Потому что хоть она и была лет на восемь старше меня, но на моих глазах бегала с подругами по Моздовке, играла с мячиком и в «классики», прыгала через верёвочку и подвергалась при случае нашим мальчишеским насмешкам, хотя мы и рисковали при этом получить подзатыльник.
А тут я слышу:
– А Нинка Ковалёва на «учительницу» поступила!
Поступить в институт тогда в деревне было событием редким, обсуждаемым, сказывались трудности послевоенного времени. Подрастающая молодёжь оставалась большей частью в своём колхозе, не дотянув даже до семи классов. Ребята, правда, ещё стремились устроиться рабочими на шахту. А тут – в институт, да ещё на учительницу! Это значит, что я должен был приравнять мою вчерашнюю чуть ли не обидчицу к моим первым лебедянским учителям – Раисе Краидовне и Марии Ивановне, пользовавшихся, естественно, у меня, первоклассника, непререкаемым авторитетом. Вот это-то и не укладывалось тогда в моей детской голове.
Нина Никулина в пятидетной семье (Ковалёвы они были по двору) была самой младшей. Глава семьи Иван Николаевич работал после войны в колхозе учётчиком и среди односельчан пользовался большим уважением за рассудительность и спокойный характер. Жена его, Фенечка, и мать, Макариха, лечившая людей, тоже слыли в деревне женщинами мудрыми. Судьба проявила редкую, можно сказать, милость к этой семье: и глава семьи, и трое его сыновей были на войне, и все четверо вернулись живыми и невредимыми. После войны двое сыновей – Дмитрий и Илья –работали на Губкинской автобазе № 1, а старший, Степан, осел на Украине и ходил, как говорили, в больших начальниках.
Старшая же Нинина сестра Маня запомнилась мне, помимо славы искусной рукодельницы, вот по какому разговору среди взрослых. Как-то Манины подруги и она сама решили на святках погадать на женихов. Зашли они поздним вечером в чей-то курятник и стали в темноте хватать с насеста, кому кто попадется. Мане попался большой красный петух. «Ну точно – Ваня Шоков!» – сказала недовольно. А потому недовольно, что Ваня за Маней сильно «утрёпывал», а та его всё отвергала. Но не прошло и года, как они поженились. Тогда-то на деревне и вспомнили про курино-петушиные гадания.
Вот такая родословная была у Нины Николаевны Никулиной, будущей любимой учительницы лебедянских и йотовских ребят, которая сделала на этом поприще столько, сколько может сделать лишь человек с добрым и щедрым сердцем. К слову, Нина вовсе не собиралась поступать на учителя: по окончании губкинской средней школы № 1 (её тогда только что построили) она с двумя подружками повезла сдавать документы в Старооскольский геологоразведочный техникум. Встретили девчат постарше, разговорились. Те оказались студентками Старооскольского учительского института. Произошёл следующий диалог:
– Ха, подумаешь, геологи нашлись! Вы поступайте к нам в институт.
– Да мы боимся, что в институт не сдадим.
– Сдадите и поступите, по вам видно!
Так и Нина стала студенткой учительского института.
Институт готовил учителей (их после войны очень не хватало) по сокращённой программе, и спустя два года учитель математики и физики Нина Ивановна мало отличалась от вчерашней школьницы-десятиклассницы. Направление она получила в семилетнюю школу в село Воробьёвка Солнцевского района Курской области. Приехала с одним большим чемоданом. Кто-то из местных вызвался помочь, привёл в хату:
– Прохоровна, пустишь на постой?
– Не, не пущу, только морока с этими квартирантами.
Тут уж и Нина взмолилась:
– Тётенька, пусть хоть чемодан у вас пока постоит, а я только, может, раз-другой заночую, пока квартиру подыщу!
На том и порешили. А через несколько дней строгая Прохоровна, присмотревшись к квартирантке – тихой, скромной, уважительной, – сама предложила:
– Живи, девка, у меня!
Так Нина Ивановна выдержала свой первый экзамен на самостоятельную жизнь – способность уживаться с людьми. Вторым испытанием была первая встреча с директором Воробьёвской школы. Волновалась, конечно. Но директор оказался достаточно мудрым: остановившись вначале на некоторых профессиональных вопросах её предстоящей работы, большую часть беседы посвятил характеристике учительского коллектива, к кому лучше обращаться за советом, на кого можно положиться. Как же потом помогла эта беседа новой учительнице в её дальнейшей работе.
Но самым трудным испытанием представлялась Нине Ивановне её первая встреча с учениками. Когда первого сентября увидела во дворе своих будущих учеников, выстроившихся в две шеренги, замерло сердце, и шла она, ничего не видя, как «сквозь строй» – в белой батистовой кофточке, юбочке-«шестиклинке» и на высоких каблуках. Об одном молилась только: как бы не споткнуться и не упасть. Но и здесь всё обошлось благополучно.
Пытаться изложить какие-либо секреты преподавания Нины Ивановны – ненужное дело. Они у каждого свои и изложению не подлежат не из-за особой засекреченности, а из-за того, что проявляются спонтанно, как неосознанные движения души. Была лишь безраздельная любовь к своим ученикам. И они отвечали тем же. Не случайно, когда, проработав четыре года в Воробьёвке, Нина Ивановна решила вернуться на родину, многие ученики, прощаясь, плакали и потом слали ей открытки и письма с подробным описанием всех событий на селе.
Однако с наибольшей отдачей свой дар Нине Ивановне суждено было проявить на своей малой родине. 25 лет проработала она потом в Йотовской средней школе № 9, пропустив через свои руки почти 700 ребят, многие из которых являлись детьми и внуками её бывших односельчан – жителей когда-то существовавшей на месте нынешнего Лебединского карьера деревни Лебеди. Но – по порядку.
Вернувшись в родные края, Нина Ивановна вышла замуж за йотовского парня Петю Седычкина (Пётр Топоров). Семь лет дружили, семь лет ждал её губкинский шахтёр, да потом ещё с гордостью похвалялся:
– У меня вот образование всего пять классов да шестой коридор, а я за себя учительницу взял!
А потому, может, и взял, что Нина Ивановна не на образование своего суженого смотрела, а на его ясную голову да руки золотые – за что, бывало, ни возьмётся, всё ладно получается. Ну да и – что скромничать! – красивый, статный был. А через два года у них уже было два сына. Нина Ивановна так и говорит, итожа свой трудовой стаж:
– В 1958 и 1959 годах я рожала сыновей.
И ещё любит повторять:
– Дом построили, двух сыновей родили, два дерева посадили.
Имеются в виду груши и яблони, посаженные перед домом после того, как он был построен. Нина Ивановна их «моими красавицами» называет. Только давно это уже было, и «красавицы» состарились вместе с их хозяйкой. Круг её интересов давно всё больше замыкается на духовном. Ещё до недавнего времени её можно было видеть молящейся в губкинских храмах, а в прошлом году она даже ездила в Святогорский монастырь.
– А до этого, милок, я и в Холках была, и у Матроны была, и у Серафима Саровского три раза была, и в Лавру ездила, и у Сергия Радонежского была, – говорит Нина Ивановна.
Слушаю и опять, как когда-то в далёком детстве, не укладывается в голове: как смогла эта маленькая и хрупкая женщина оставить глубокий след в душах и сердцах целой армии губкинцев. Её уроки всегда проходили в полной тишине. В школе её класс всегда был первым. У неё до сих пор бережно хранится с десяток альбомов: вот они помогают совхозу убирать свёклу, вот – на лесопосадке, вот – любимая военная игра «Зарница», где её класс завоевал второе место по городу. А вот встреча школьников с Героем Советского Союза Маресьевым. Три года ученики её класса переписывались с легендарным лётчиком, и наконец он сам приехал к ним. Да всего не перечислить. И везде рядом с питомцами – их классный руководитель, первая закопёрщица всех добрых начинаний класса. Кто бы ещё повёз ребят на экскурсию (при отсутствии в те годы подходящего транспорта) на крытой брезентом грузовой машине в Киев!
Выпуск 1970 года. Юные лица… А рядом – фото 2005 года – всем уже по 50 и более лет. Нина Ивановна рассказывает:
– 35 лет прошло! Приходят мои ребятки (а у них у самих уже внуки), приглашают на встречу выпускников. Не могу, говорю я, к Серафиму Саровскому на поклонение еду. «Да как же без вас? Без вас никак нельзя!» – Ну что, приехала от Серафима в пять утра, а в восемь они уже ждали меня в школе. Подхожу, а они выходят по одному из коридора: «Нина Ивановна, вы меня узнали?» –«Да, Нюры Верочкиной Маша». «А меня угадали?» – «По-моему, Валикова – Таня Ушакова». «А меня?» – «Валя, Васи Алинчикова дочка». «А меня?» – «…Славик! Ты ж был такой худенький!» – «Нина Ивановна, да я уж на третьей женатый!...»
Моя собеседница снова замолкает, молчу и я. Я знаю, что у Нины Ивановны более десятка родных племянников, и все они зовут её до сих пор няней. Но разве не была, разве не стала она няней сотням и сотням нынешних губкинцев, выученных ею и нашедших потом себя в шахте, карьере, на стройках города... Многих она чуть ли не за руку приводила на экзамены. А теперь они отличные буровики, экскаваторщики, водители большегрузных самосвалов. Я смотрю на Нину Ивановну и думаю: её прошлое – это её ученики.
Прощаясь, спрашиваю правнука Нины Ивановны Максима, который крутится рядом, любит ли он свою бабушку? На традиционный вопрос – не менее традиционный ответ: «Люблю».
– А за что любишь?
Вот тут уже надо думать. Максим глубокомысленно морщит лоб и неожиданно выдаёт:
– Потому что она мне нравится.
