Чёрные и белые, а точнее, желтоватые, цвета мёда фигуры, большая деревянная доска сладковато пахли лаком и поначалу даже чуть прилипали к пальцам. Мне нравилось ставить фигуры на такие же чёрные и светлые клетки, передвигать их. Но правил игры я не знал, поэтому играл в «войнушку». Пешки у меня были солдатами, кони вместе со слонами – офицерами-кавалеристами, ладьи, положенные поперёк друг на друга, – пушками. Короли и королевы(ферзи) «командовали» противоборствующими войсками.
Порой вечерами и в воскресенья, когда у отчима было добродушное настроение, он учил меня игре в шахматы. Игроком, как я теперь понимаю, он был никудышным, знал лишь какими фигурами и как ходить, но через какое-то время я всё-таки научился мал-мало играть и даже иногда обыгрывал своего первого учителя.
Шахматы меня увлекли. Я приглашал домой Тольку Давыдова и других дружков, учил их этой мудрой игре, но пацаны соглашались неохотно, и тогда мы играли шахматными фигурами в шашки – правила проще, думать особенно не надо. Мальчишки предпочитали играть в поддавки или, как мы ещё называли, в поддавашки: выигрывал тот, кто первым терял всё своё шашечное «войско». Мне же эта игра не нравилась: как это – победителем становился тот, кто по сути проиграл?
Наступила весна. Рядом с нашим домом стояло здание железнодорожной станции. В её дворике под развесистыми деревьями, под которыми в жаркие дни всегда была спасительная тень, железнодорожники поставили два стола, сколотили лавки и в свободное от работы время играли – на одном в домино или попросту «забивали козла», на другом – в шахматы и шашки. Как за первым, так и за вторым кипели нешуточные страсти, ибо болельщиков и зрителей всегда было предостаточно, они тут же занимали места проигравших. Меня, конечно, больше привлекал тот стол, на котором происходили шахматные баталии.
Несколько дней с затаённым вниманием я наблюдал за игрой взрослых, предвкушая, как появлюсь со своими шахматами, как сяду играть с кем-нибудь из мужчин и непременно выиграю. И однажды не выдержав-таки, я принёс новенькую доску, в которой погромыхивали шахматные фигуры.
Наш сосед дядя Гриша, бригадир путейцев, заметив моё появление, воскликнул:
– О, у Валерика шахматы есть! И играть ты умеешь?
Я не без гордости ответил:
– Да!
Дядя Гриша, лукаво глядя на меня, предложил:
– Так давай сыграем!
Мой соперник был невысокого роста, уже лысоватый, я же выглядел против него, простите, шибздиком – мальцом с коротеньким светлым чубчиком и наивными голубыми глазами.
Сели за стол. Расставили фигуры. Нас сразу обступили зеваки. Ещё бы! Старик Краснов играет с семилетним пацаном! Разве не занятно?
Дядя Гриша взял две пешки, зажал их в кулаках – так разыгрывалось, кто какими фигурами будет играть. Мне достались чёрные.
От волнения я, казалось, забыл, какая фигура как ходит. Мой соперник двинул вперёд пешку от короля. Я тоже походил. Дядя Гриша сделал ход, потом ещё, а после четвёртого объявил: «Всё, Валерик, мат!».
Я опешил. Так быстро закончилась партия, на которую я настраивался несколько дней! И так позорно для меня. Я получил так называемый детский мат. К моим глазам невольно прихлынули слёзы. Зрители же корили моего соперника: «Ну вот, старый, обидел мальчишку». А дядя Гриша, чувствуя за собой некую вину, сказал: «Давай, Валерик, учиться играть в шахматы. Расставляй фигуры». И он стал показывать мне, как ставится тот самый детский мат и другие незамысловатые комбинации.
Учеником я оказался довольно способным, за весну и лето научился неплохо для своего возраста играть и даже порой обыгрывал некоторых взрослых любителей этой игры. Дядю Гришу тоже. Впрочем, может быть, они умышленно мне поддавались, но об этом, увы, уже не у кого спросить.
Осенью я записался в шахматный кружок во Дворце пионеров, но прозанимался недолго. Наступили холода, а надо было с шахматной доской идти три квартала, потом с полчаса ехать в неотапливаемом автобусе в центр города, что было, конечно, не очень-то приятно. И всё-таки я кое-чему научился, и когда в школе объявили, что будет проводиться шахматный турнир в честь Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота (был такой праздник), я записался в число его участников.
На турнир нас собралось человек десять – из двух третьих и двух четвёртых классов: в рабочих семьях эта игра не очень-то пользовалась популярностью. Играли каждый с каждым, победитель определялся по числу набранных очков. Уровень подготовки игроков был, конечно, разным: я даже кому-то из соперников поставил тот самый детский мат, который когда-то так позорно получил от дяди Гриши. И вообще я выиграл все партии, кроме одной – у моего одноклассника Сашки Цыплухина по прозвищу Цыпа.
Мы долго пыхтели за шахматной доской. Казалось, я вот-вот дожму соперника, но он был подготовлен лучше меня. В конце концов, я просмотрел каверзный Сашкин ход, затем «зевнул» фигуру и проиграл. Было, естественно, обидно, но в общем-то победа Цыпы была закономерной. Он читал книги о шахматах, играл в эту игру с отцом – врачом, то есть был из интеллигентной семьи.
Организаторы турнира были справедливы. Директор школы Иван Ильич (мы называли его Иван Кирпич) вручил Сашке и мне одинаковые книги. Конечно, о шахматах. Он крепко, как взрослым, пожал нам руки, и в тот момент я, может быть, впервые понял, что спорт – это не только работа ног и рук, но и головы, точнее – ума.