Вы только вдумайтесь: больше 35 лет! Он возглавил областной суд ещё в 1975 году – в Советском Союзе, при Брежневе. С тех пор менялись руководители – от Кремля до посёлка – и само государство стало совсем другим, и только Иван Гаврилович по-прежнему оставался главным судьёй Белгородской области. Он покинул свой пост лишь в 2010 году, когда ему исполнилось 70 лет – это предельный возраст пребывания в должности судьи.
Вскоре после отставки мы пригласили Ивана Гавриловича в редакцию «Белгородских известий» на наш гостевой диван. Беседовали долго. Чувствовалось, однако, что Иван Гаврилович ещё не отошёл от дел, он постоянно возвращался к проблемам правосудия, а высказанное им убеждение: «Судья должен принимать решение по закону и совести» – звучало напутствием патриарха молодым служителям Фемиды (тот разговор с Заздравных опубликован в газете от 17 сентября 2010 года).
С тех пор минуло пять лет. И мы снова встретились с Иваном Гавриловичем. Он, кстати, продолжает своё служение на ниве законности в новом качестве – как референт губернатора Белгородской области по правовым вопросам. Но беседовали уже не столько о правосудии, сколько о ценностях, неподвластных политической конъюнктуре, в которых всегда нуждаются люди независимо от того, какое время на дворе и какая власть.
Салют из пистолета
– Иван Гаврилович, на вашей малой родине – в селе Большебыково Красногвардейского района – земляки поставили вам прижизненный памятник. Приятно такое уважение?
– (Смеётся). Конечно, приятно! Это право моих односельчан. Большебыковцы, к примеру, никогда не знали крепостного права и всегда относились друг к другу с уважением и не делали гадостей. Даже в период оккупации, когда немцы назначили полицаев и старосту из местных. Но назначенные вели себя таким образом, что не причинили вреда односельчанам. Кстати, после освобождения села ни один житель не написал на тех людей донос.
– Кто были ваши родители?
– Отец, Гаврила Павлович, работал трактористом в колхозе. Мама, Мария Евдокимовна, была колхозницей. Отец ушёл на фронт в первые же дни войны. Погиб в 1943 году под городом Зубцовым в Тверской области. Похоронен в братской могиле. В ней похоронено 23 тысячи человек. Недавно я был на могиле отца.
В похоронке, которую получила мама, было указано, что отец погиб в Зубцовском районе Смоленской области. А на самом деле это была Тверская область. В 1958 году, после школы, я жил в 18 километрах от места его гибели и не знал об этом.
– А где вы жили в военные годы?
– В Большебыково. Мы не эвакуировались. В нашем селе стояли мадьяры. Раньше, кстати, я считал, что мадьяр – бранное слово. Они, правда, недолго у нас были. Наши войска быстро их выбили.
– Остались военные воспоминания?
– От войны у меня одно воспоминание: 1945 год, митинг, посвящённый Победе, и председатель сельского совета салютует из пистолета.
– Помните, как пошли в школу?
– Помню, как шёл из школы. В тот первый день я не выдержал до дома и сел прямо на дороге делать уроки. Тогда в послевоенных школьных классах разница между одноклассниками была два-три года. Мне было лишь семь лет. Я считался маленьким.
– Как жили в послевоенное время?
– Ни один ребёнок, отцы которых погибли на войне, не был отдан в детский дом. Матери растили детей сами. В отличие, к сожалению, от нынешнего времени. Кроме того, по моему мнению, те дети, которые остались без отцов, большего в жизни достигли. Помню голод 1946 года. Мы, ребятишки, собирали лишайник. Мать его жарила. Вкусный был. Жёлуди собирали. Потом мама завела поросёнка. Я его пас в перелесках.
Начиная с четвёртого класса я работал во время каникул в колхозе. В то время там выращивали кориандр и эспарцет. В колхозе появился грузовик – «полуторка», и мы возили весь урожай в Алексеевку на нынешний эфирный комбинат. Грузчиками работали, водовозами. Сушняк для отопления заготавливали.
Добрее были люди
– Школу хорошо закончили?
– В целом неплохо. Но я не любил точные науки. Предпочитал гуманитарные. В 1958-м закончил школу. Учиться дальше не на что. Поехал во Ржев – тогда это была Калининская область. Там жил мой дядя, брат мамы Тимофей Евдокимович. Он меня приютил. Тогда ведь были отношения между людьми человечнее. Дядя сам жил в съёмной 12-метровой комнате с ребёнком. Тем не менее мне в жилье не отказал.
Дело в том, что я не намеревался оставаться в колхозе. Стремился уйти на производство. Дядя устроил меня на ремонтную базу реактивных самолётов. Ремонтировали МиГ-15 и МиГ-17. Для того, чтобы работать на этой ремонтной базе, нужны были рекомендации двух коммунистов. Дядя попросил своих товарищей, которые за меня, пацана, и поручились. Работал слесарем.
С тех пор изменились межличностные отношения. Тогда было стремление помочь человеку. Помочь ему овладеть профессией, определиться в своём месте в жизни. Никто не ставил палки в колёса, не старался задавить или подсидеть. Добрее были люди, отзывчивее. Сейчас такого нет, к сожалению.
– Какая зарплата была тогда у слесаря?
– 750 дореформенных рублей. На эти деньги можно было нормально жить. Тем более что запросы у молодёжи того времени были другие. С этих денег я участвовал в оплате комнаты, давал в общий котёл на еду.
Однажды нам повезло. Наша бригада выгрузила и поставила на платформу две дизельных электростанции. За эту работу каждый получил по три тысячи рублей.
– Как распорядились деньгами?
– Я в то время уже поступил во Всесоюзный юридический заочный институт. Кстати, объявление о приёме в этот вуз прочёл в газете. Собрал вещи и поехал в Москву. Экзамены сдавали в здании нынешнего министерства финансов на ул. Ильинке. На эти деньги съездил в Москву, маме выслал 400 рублей, приоделся немного и на сберкнижке остались. С этими деньгами я в 1960-м приехал в Белгород.
В Белгороде работал в строительном отделе при управлении торговли. Строил овощебазу на Болховце. Позже из ВЮЗИ перевёлся в Воронежский университет, чтобы быть поближе к Белгороду и к маме. Потом работал в белгородском управлении «Теплоэнергомонтаж». Строили трубопроводы на Нововоронежской атомной станции. В Белгороде я снимал комнату в квартире, а на атомной стройке мне дали комнату в общежитии. И к зарплате вместо командировочных была прибавка в 50%.
На хорошем счету
– На стройке работали до окончания университета?
– Нет. После третьего курса я обратился в прокуратуру Белгородской области с просьбой взять меня на работу. К тому времени уже был женат. Моя жена, Мария Иосифовна, работала в райкоме комсомола в городе Нововоронеже, позже стала бухгалтером. И через время получил из Белгорода телеграмму о том, что меня направляют следователем в прокуратуру Вейделевского района. Было это в 1963 году. Проработал в Вейделевке до марта 1965 года, и перевели меня следователем в межрайонную прокуратуру в Валуйки. Я с интересом работал. Помню, когда мне дали первый отпуск, так я от него отказался. То есть формально находился в отпуске, но каждый день ходил на работу.
За всё время работы следователем у меня ни одного дела не было на доследовании. Хорошо раскрывал хозяйственные и должностные преступления. Я был на хорошем счету, и меня пригласили в белгородскую областную прокуратуру – прокурором следственного отдела. Потом я работал заместителем прокурора Белгорода – осуществлял надзор за милицией.
– А как оказались в областном суде?
– Мне предложили должность прокурора Старого Оскола. А я только получил трёхкомнатную квартиру, у меня двое детей, и я мечтал работать в Белгороде. И отказался. Вызвали меня в горком партии и вдруг предложили должность заместителя председателя Октябрьского райисполкома. Я согласился – это было лучше, чем уехать в Старый Оскол.
Зампредом райисполкома я проработал два года. Вызвали в областной комитет партии и сказали, что я пойду работать председателем Белгородского областного суда. Было это в мае 1975 года. Областной суд тогда располагался в здании нынешнего Белгородского районного суда. В то время в областном суде вместе со мной работали всего 12 судей. А сегодня в штате областного суда 56 человек.
Жаль оставлять дело
– Как вас приняли в суде?
– Я сразу сказал, что в судах никогда не работал, но так получилось, что стал председателем. И попросил сделать из меня такого председателя, какого они посчитают нужным. Мне всегда везло – со мной рядом были хорошие люди. В тогдашнем областном суде в основном работали бывшие фронтовики. Они помогли мне сформироваться как руководителю. Обсуждали проблемы, подсказывали, иногда учили. И я относился к судьям с уважением. Председателем областного суда я проработал 35 лет и 4 месяца.
– И за всё это время на вас никто, как говорится, не наезжал?
– Был случай, когда недоброжелатели пытались сделать всё, чтобы меня не переназначили председателем областного суда. Помню, некие люди писали в инстанции, что я якобы изменил свой возраст. Была ситуация, когда ко мне попытались сделать подход по одному из уголовных дел. Речь шла о снижении наказания. Фигуры были очень значимые. Я сказал им, что всю свою жизнь прослужил честно и добросовестно и не пойду на нарушение закона. Естественно, мне стали мстить.
Когда я приехал в Высшую квалификационную коллегию перед последним переназначением в 2008 году, мне сказали, что меня не переназначат. Есть, мол, отрицательное мнение. Я обратился с заявлением о переносе рассмотрения моей кандидатуры. И за это время приложил усилия, чтобы нивелировать возникшую ситуацию.
– А почему недоброжелатели прицепились к вашему возрасту?
– Я родился 14 августа 1940 года, а зарегистрирован только 17 августа. Когда я родился, отца не было дома, он был на производстве. А 17 августа отец вернулся домой и пошёл меня регистрировать. Порядки были суровые, поэтому день рождения ставили тем днём, когда прошла регистрация.
– Иван Гаврилович, вы с сожалением покидали пост председателя областного суда?
– Мне было жаль оставлять дело. Я свою жизнь посвятил созданию на Белгородчине правосудия с большой буквы. Большой вклад в эту работу внёс губернатор Евгений Савченко. Он государственник высшей квалификации. И когда со времён Ельцина началось создание новой судебной системы, Евгений Савченко помогал формировать эту третью власть по-настоящему независимой и авторитетной. Я считаю, что помощь губернатора позволила создать на Белгородчине одну из лучших судебных систем в стране.
– Что для вас было трудным в работе председателя областного суда?
– К сожалению, не все судьи понимали и понимают свою главную задачу. По моему мнению, главная задача судьи – разрешить конфликт так, чтобы отношения между людьми нормализовались. Порой судьи увлечены правоприменением, а не разрешением межличностного конфликта и за статьёй закона не видят человека.
Вторая проблема – многие судьи до сих пор не знают, что такое наказание. Кара? Но карать может только Бог. Месть? Но мстить может только потерпевший. Воспитательная функция? Но люди на судебные процессы у нас сегодня не ходят. Надо задуматься, как относиться к наказанию. Судьи видят только схему: виновный и наказание. Но ведь наказание сказывается на близких и родственниках виновного. И это требует повышенного внимания со стороны судьи при назначении наказания. Здесь надо помнить о справедливости. Задача судьи – так сбалансировать приговор, чтобы не было ни никчёмного послабления, но и ни одного лишнего дня лишения свободы. Надо помнить о широком влиянии судейского решения.
Тревожит будущее
– Вы по-прежнему увлекаетесь пчеловодством?
– Перестал, потому что не стало медоносов. Раньше, когда земля была колхозная, существовала, как мне кажется, культура земледелия. А сейчас же выкачивают из земли всё до капли. И самой пчеле на пропитание не хватает того, что она насобирает. Было 23 улика.
– Пчёл нет. А чем же вы занимаетесь в свободное время?
– У меня прекрасный сад на 40 соток. Яблони, орехи, черешня, виноград. Урожай мне девать некуда, так я его раздаю. Отдаю тем, кто мне помогает ухаживать за садом, знакомым, соседям. Кто сколько унесёт – всё его.
У меня есть овчарка – Рекс. Он очень мне предан и понимает с полуслова. Иногда приезжают внуки. Три внука. Один работает в прокуратуре Белгородского района, старшая внучка готовится стать адвокатом, а младшая ещё школьница.
– Можете подвести итог своей жизни?
– Нам досталось сложное время. Мы не стонали. Но тревожит будущее детей и внуков. Что будет? К чему нынешнее время их приведёт? Тревожит затянувшийся выход страны из 90-х годов.
В 1958 году, а это через 13 лет после войны, я приехал в Москву. Никаких следов войны уже не было. Приехал во Ржев. Там осталась от войны только одна разбитая церковь. Всё было отстроено и восстановлено. А мы сейчас никак не выкарабкаемся из прошлых лихих времён. А уж прошло столько лет…