Иван Павлович – коренной житель нашей области. Родился в селе Первое Цепляево Шебекинского района. Окончил восемь классов и затем учился в Белгороде в культпросветучилище. После – два года армии. Затем факультет иностранных языков в БелГУ. В ноябре 1993 года работал учителем, пошёл в милицию. А через семь лет отправился в свою первую миссию на территорию бывшей Югославии.
– Иван Павлович, как вы попали в миссию ООН?
– Попал просто. Из Москвы запросили милиционера со знанием иностранного языка. Кадровик подал мои документы, вызывают меня в Москву. Был это 1999 год, у меня только сын родился. Прохожу тестирование, говорят: подходишь. Записали сразу в первую группу. Я тогда и не знал, что такая миссия ООН есть. Попросил год, чтобы ребёнок повзрослел, через год вызвали. Пять недель проходил обучение в центре подготовки миротворцев в Москве. Сдал экзамены.
– Сложные ли были экзамены и кому вы их сдавали?
– Был внутренний экзамен, экзамен по английскому языку, стрельбе, физической подготовке и вождению. Принимали представители ООН. И экзамены эти проще, чем у нас в ведомстве. Стрельба не с 50 м, как у нас, а с 5 и 7 м. Вождение тоже легче, чем у нас. Вообще, могу сказать, что подготовка российских полицейских серьёзнее по сравнению с подготовкой полицейских других стран.
Босния
– Куда вы поехали в первую миротворческую миссию, какие задачи выполняли?
– В апреле 2001 года я поехал в Боснию, на Балканы. Хорошее место до войны было. Ребята наши русские сапёрами работали. Местные не лезут на минные поля, наши разминировали в основном всё, те только ограждали. Очень много мин. Карта вся красная. Остановился на дороге на машине – на обочину вообще нельзя сходить. Чуть отошёл – взорвался, под машины закладывали. Пакистанец завёл машину и взорвался: мстили. Нам проще было – переоделся, и уже тебя не видно. А пакистанцы, негры – тех видно.
В Боснии я начал службу дежурным офицером. Потом стал следователем по правам человека. Суть работы? Мы выступали в роли наблюдателей за местной полицией, плюс в нашу задачу входило их обучение и тренировка. Сразу хочу сказать, что сербы – способные полицейские. Просто из-за войны многие разъехались, и им пришлось набрать новых людей. Их и приходилось обучать. Я работал с конкретным отделом. Преступление совершается – я с ними поехал. Через полгода меня направили в главный штаб.
– Платили хорошо?
– Зарплата у меня была в Белгороде, но урезанная. Карточку жене оставил. А мне там платили суточные. Можно было и жить, и немного откладывать. Когда вернулся домой в Белгород – мне дали должность дежурного в третьем отделе. Только успокоилось всё, жизнь наладилась – 7 июля 2004 года опять вызывают: нужно ехать, на этот раз в составе Европейской миссии. Там задачи те же, но система другая: мы работали каждый день. Месяц отработал – восемь суток отгулов. Обычно три месяца отработал – накопил и полетел домой. А в первой миссии жена ко мне приезжала. Не в Боснию, правда, а в Хорватию.
– С местным населением как сотрудничали?
– Мне легко было. Сербский язык любой русский понимать начнёт в скором времени. И я там со всеми разговаривал по-сербски. Сербы называли нас братушками. Русы – братушки. Когда в Беслане была трагедия – все подходили, чтобы выразить своё сочувствие. Очень зауважали, когда Путин стал президентом и Россия поднялась.
– Кто ещё, кроме русских, принимал участие в миротворческих миссиях?
– США, Германия, Украина, Польша, Венгрия, Чехия, Словакия, Италия, африканские страны Гана и Сенегал, Франция, Индия, Бангладеш, Пакистан. Много кто.
– Спокойно было в Боснии?
– Нет, конечно, иначе зачем бы нас туда отправляли? Люди от войны уезжали – их жильё занимал кто-то. Хозяева возвращаются, а в их доме уже живут. Начинается бойня. Были на нас нападения. Были грабежи. Вскрывали наши квартиры, машины. Паспорт, всё основное всегда на себе носили. Причём на верёвке, чтобы вырвать нельзя было. А я миротворец – даже если догоню, мне его бить нельзя, сразу скандал. И стреляли там. И церкви православные обстреливали.
– Находили тех, кто обстреливал?
– Конечно, находили.
– Судили их?
– Мы направляли всё в суд. Но у них была категория – преступления военного времени. Документы поэтому направлялись в Гаагский трибунал. Что там дальше было – мы уже не знаем. Наше дело – подозреваемых найти, дело подготовить и отправить.
Либерия
– Последние две миссии у вас были в Африке?
– Совершенно верно. В 2007 году поехал в Либерию. У нас её называли «чёрная миссия», видимо, по аналогии с Чёрным континентом. Либерия – страна небольшая. Вода там везде. Всё зелёное. Полезных ископаемых много. Океан. Каучуковые деревья. И там долго война шла, в 2003-м ввели миссию ООН. Оружия навалом: 150 долларов автомат Калашникова стоит. Самодельного много оружия. Очень тяжело было. Первый раз прилетел в 2007-м и ошалел. Вонь резины стоит невероятная! Это каучук добывают. Привезли нас в дом – у меня гараж в десять раз лучше, чем тот дом. Утром выхожу – солнце в глаза, люди бегают. Видят белого человека – сразу пристают: деньги дай! Если покажешь купюру – разорвут, поэтому деньги лучше не показывать. Местным работать негде и незачем. Пища всегда есть: кокосы, манго, едят собак, змей, кошек. У них женщины в основном работают. В поле работают. В полиции тоже женщины. И президент – женщина.
– С Эболой не сталкивались?
– Лично не сталкивался. Нас туда не допускали. А вообще, должен сказать, с этой Эболой не так всё и однозначно. Антисанитария там ужасная. Неизвестно, от Эболы или ещё от чего умер. Потому что экспертизу никто не делал. Когда человек умер – родственники стараются, чтобы две недели он полежал. Медики сами узнавали, если где-то лежит умерший, вытаскивали и сжигали.
– Ну а в Африке бывали нападения?
– Постоянно. И убийства были, и сотрудников миссии иногда тела расчленяли. Но в основном темнокожих. Африка непредсказуема. И если в Сербии мы, русские, были братушками, то в Африке совсем чужими. И по цвету кожи, и по менталитету.
– Мне сказали, что вы ребёнка спасли во время последней миссии.
– Таких случаев много было. Они детей продают, в жертву приносят. В последней командировке спасли 15 детей. Последний раз – женщина продавала ребёнка на органы. Жизнь его оценила в сто долларов.
Кто круче
– В миссиях вы работали с полицейскими многих стран. Сравнивали, как у нас и у них? К какому выводу пришли?
– Взять наш Белгородский юридический институт – студенты пять лет учатся. А у них полицейская академия – 6–9 месяцев. Взяли с улицы. Научили элементарному, и он служит. Поэтому наши ребята даже сразу после института без опыта могут начать работу по любому направлению: наркотики, экономические преступления, следователь, участковый и так далее. А в других странах такого нет.
Вот он работал против толпы. Он больше ничего не умеет. Тот, который наркотиками занимается, тоже больше ничего не умеет. У нас сотрудник Госавтоинспекции остановил машину, нашёл наркотики и знает, что это подозрительное вещество. Может составить протокол об изъятии, направить куда надо. А у них этого нет. Их дорожный патруль в любой ситуации, выходящей за рамки, сразу начинает вызывать помощь. Инструкциям следуют, но инициативу не проявляют. И рисковать не любят. Можно напрямую поехать и втрое сэкономить время, но если хоть чуть опасно, он в объезд поедет. Немец в объезд, американец в объезд. А русские ездят напрямую.
Или наркомана опрашивает, и тот несёт что попало. Иностранный полицейский ему про права человека что-то говорит. Я объясняю, что сейчас бесполезно с ним разговаривать. Говорю: пусть проспится, завтра уже нормально поговорим. А иностранец не понимает. Так что моё мнение: образованнее полиции, чем в России, нигде нет.