Сто первый пошёл. Как Шебекинец Иван Шраменко разменял второй век

Иван ШраменкоФото: Анастасия Писаревская

Белгородские известия

Белгородские известия

На диване с лакированными подлокотниками – седой мужчина, гладковыбритый, по‑современному подстриженный под полубокс. Ясный взгляд внимательных глаз. Трудно поверить, что передо мной человек, который преодолел век. Дочь долгожителя Анна Павловна усаживает меня напротив.

«Если начать вспоминать примерно с двадцать пятого года, это нам дня три придётся сидеть, – настраивает меня на диалог Иван Спиридонович. – Поэтому я коротко».

В его коротких, простых, но чётких фразах – целая эпоха.

Басмачи

«В начале XX века семья моего деда из Запорожья ушла в Казахстан. Добрались до реки в Актюбинской области и остановились. В Первой мировой погибли два дяди, отца в армию забрали уже в 1915 году. Когда его полк Зимний дворец брал в 1917 году, отца ранило. Вернулся домой, а в 1918 году родился я. Отец был писарем, у него был красивый почерк, который передался и мне. Мама за детьми ухаживала и по дому работала. После Гражданской войны было трудно, есть нечего. Держали корову прямо в доме, чтобы не украли».

Банды басмачей мародёрствовали, устраивали беспорядки по всему Казахстану. Отца выбрали командиром отряда, который с 1920 по 1923 год гонялся за ними. Бандиты узнали, где мы живём, и прискакали, когда его не было. Мать избили плетями так сильно, что у неё начались припадки, которые остались потом на всю жизнь. Детей не тронули, маму выходила местная старушка травами.

Кислого не давай

В 1930 году – коллективизация, раскулачивание. Отца назначили бухгалтером в райфинотделе Новоалексеевского района (сейчас – Хобдинский район Актюбинской области). В 30-х годах был неурожай, голод. Распространился тиф, много людей погибло. Отцу давали паёк – 16 кг муки ему и на каждого иждивенца по 8 кг. У нас хотя бы кусочек хлеба всегда был.

В 1932 году тиф пришёл в нашу семью. Отец, старшая сестра первые заболели и жили у знакомых. Я один остался на ногах, лечил остальных куриным бульоном. Вся работа по дому легла на меня, 14-летнего. Научился доить корову, печь хлеб, стирать, готовить, топить.

Врач приходил, говорил: «Ваня, будут просить кислого, ни в коем случае не давай, сразу умрут». Я наказ выполнял, мама говорила: «Ваня, ну дай мне кисленькой капусты», а я отвечал, что нет ничего. Всех спас, а когда мама смогла встать к плите, сам заболел, четыре дня провёл без сознания.

Давайте уважать друг друга

В 1934 году окончил первую в районе семилетку. Отец выучил, как обращаться со счётами, и я помогал ему на работе. Однажды заведующий райотделом образования предложил стать учителем. Я возмущался: «Какой из меня учитель в 15 лет», но он серьёзно сказал: «Ваня, учителей нет, хоть у начальных классов ты можешь преподавать, всё‑таки семилетку окончил». Родители посмеялись с меня: «Не похож ты на учителя». Был я маленьким и худым.

Школа находилась в 18 км от дома, там в четырёхлетке уже был один учитель, но пожилой. Вёл я второй и третий классы, они в основном самостоятельно работали, решали задачи или переписывали текст. После Нового года мой коллега ослеп и я остался один. Сразу сказал детям: «Давайте уважать друг друга, кто не хочет заниматься, я не держу, идите домой». Два класса учил с утра, остальные – после обеда. Ученики сидели в соседних кабинетах, я постоянно ходил между ними, то одним задание дам, то у других решение проверю.

Перед тем как что‑то давать детям, сам разбирал задание. Однажды попалась задача по математике для четвероклассника, которую я не мог решить. Обидно стало. Моя учительница Матрёна Васильевна была математиком, но преподавала далеко. Председатель колхоза дал лошадь, чтобы я поскакал к ней. Учительница меня узнала, показала на примерах других задач, как решить. После этого четвёртый класс отлично сдал выпускные экзамены.

Я год проработал в школе. Получал 193 рубля, платил за квартиру, еду, купил костюм, оставшиеся деньги были в районо. Когда уходил с работы, оказалось, что все деньги забрал отец, а мне остались отпускные и последняя зарплата за месяц. Я сильно поругался с ним и уехал к дяде Аксентию в Восточно-Казахстанскую область, с тех пор отца не видел.

Вся жизнь в картошке

В 1937 году получил письмо из дома от младшей сестры: «Ваня, отца посадили, нас с квартиры выгнали, мама больна, не знаем, что делать. Приезжай». Я вернулся домой, не знал, как прокормить четверых домочадцев, продал сапоги яловые и брюки, костюм. Старшую сестру, мать и зятя в больницу отправил, младших – Машу, Веру и Колю – учиться. Учёба их стоила соответственно 750, 450 и 150 рублей. Работал экспедитором, но денег не хватало. Разгружал вагоны, за один вагон с дровами или углём платили 40 рублей. Ходил и работал в одном костюме, постоянно полуголодный. Трудно описать всё, это надо пережить. Не было у меня юности.

2 июня 1941 года женился, супруга работала медсестрой по распределению. Мы пообедали всей семьёй, мать нас благословила – вот и вся свадьба. Когда началась война, меня забрали в строительный батальон, а её отправили на Дальний Восток, она погибла в войну с Японией. Так и не увиделись больше.

Когда объявили, что началась война, было много слёз, рыдания даже мужчины не сдерживали. Наш батальон послали строить Уральский алюминиевый завод в Каменск-Уральском. Там мы хлебнули горя. Сначала батальон снабжали пайком, варили суп, но больше кормили рыбой. Так было до октября, в феврале у меня уже пухли ноги с голода. Зимой давали 300 г хлеба в сутки и суп, а в нём только несколько пшенинок плавало. Мы рыли траншеи, а завод уже работал, хоть и не было ещё стен. Сколько друзей я тогда потерял… Пойдёт вечером на помойку, найдёт что‑то съестное, проглотит, а утром мы его на санях в лес везём.

В 1942 году меня признали годным к строевой и отправили в Сибирь. Пока ехал, проел всё обмундирование. Поезд останавливался, бежал на базар и менял одежду на картошку. Вся жизнь была в картошке, за ведро отдавали шинель или фуфайку, в этом же ведре варили.

Ранение

Попал служить в разведку под Волоколамском. Не помню, было ли мне страшно, но прятаться негде и некогда. Однажды нужно было уничтожить дзот, командир обратился ко мне: «Ты хитёр, справишься, бери солдат, сколько надо». Я хорошо знал топографию и стрелял метко. Ночью с двумя товарищами поползли к дзоту. Вызвал огонь на себя, пока ребята с разных сторон подбирались к немцам через поле ржи. Дал одну очередь, другую, меня засекли, начали стрелять. Серьёзно ранили в левую руку, но я продолжил ползти с автоматом в другой руке. Дзот мы взяли, там был снайпер, два пулемётчика.

Меня наградили медалью «За боевые заслуги» и отправили в госпиталь в Москву. Врачи хотели ампутировать руку, но я не дал. Сделали операцию, достали три больших осколка, некоторые до сих пор остались. Заполнял истории болезней, был писарем в военкомате, комиссовали в 1944 году. День победы встретил в родном Новоалексеевском районе. Все ликовали, но праздновать было нечем, зарплату давали хлебом и кукурузой.

После войны служил в Госбанке. Осваивал целину, работал комбайнёром, в Киргизии купил дом, выучился на слесаря, сварщика, так и проработал до пенсии на заводе. Дети разъехались по России, Украине. В 2005 году вместе с женой переехали к сыну в Шебекино.

Уже 11 лет живу один, иногда навещают дети и внуки. Семь внуков, девять правнуков, четыре праправнука у меня. Когда сижу, чувствую себя хорошо, как будто ничего и не болит, но дойду до кухни – задыхаюсь. Дожил до 100 лет благодаря высокому иммунитету, а ещё в 1961 году бросил курить, хотя 21 год курил до этого. Каждую субботу ходил в баню и сейчас банные дни не пропускаю. Я сам за собой ухаживаю, люблю готовить лагман, бешбармак, плов, борщ, рассольник, щи, суп с клёцками.

В ноябре свой юбилей Иван Спиридонович встретил песней и танцем. А когда мы расставались, прошёл за мной в коридор, позвякивая медалями на груди, и ещё долго не отпускал, говоря о будущем Дне Победы. Этот праздник он ждёт больше всего. До мая осталось чуть-чуть.