Целебные огари. Как немой мальчик при виде уток заговорил

Минувшей весной в одном из московских парков убедился в этом лично, наблюдая необычную картину. В полном смысле слова она, конечно, не является сеансом зоотерапии, но по‑своему любопытна.

«Теперь и тепло пожалует, коль такие гости явились, – мой собеседник, с которым прогуливались по парку, показал на пару плавающих ярко-рыжих уток. И добавил: – Соскучились по теплу».

По теплу и в самом деле соскучились. Апрель клонился к закату, а в парке ещё лежал съёжившийся снег. Дни стояли промозглые, больше походившие на ноябрьские. На большом пруду лёд вспучился, набух от воды, но был ещё тяжёл и прочен.

Зимой «моржи» сделали себе купальню. Это была прорубь, к которой вёл настил из дощечек тарных ящиков. «Моржи» регулярно освобождали прорубь от льда и снега, расширяли её, и к весне прорубь превратилась в довольно большое «озеро». В ней‑то и блаженствовала пара уток.

На фоне серого дня их одеяние казалось праздничным. Рыжее оперение на голове и шее превращалось в беловато-охристое. Чёрные маховые перья, надхвостье и хвост, а также чёрные клюв и высокие лапы позволяли сравнить птицу с собравшимся на бал гусаром. По своей стати она тоже отличалась от сородичей – крякв и напоминала небольшого осанистого гуся.

У пруда собралась толпа любопытствующих. Оказался среди них и среднего роста с ямочкой на подбородке мужчина, который, видимо, профессионально изучал птиц. Он пояснил, что это огари, или красные степные утки. Некогда они были завезены в Московский зоопарк, оттуда начали наведываться на столичные водоёмы и постепенно обжили их. А в наш парк птицы лишь изредка прилетают по весне – то ли в поисках мест для гнездовья, то ли подчиняясь неугасающему перелётному инстинкту. По словам орнитолога, в Москве зафиксированы случаи, когда огари образуют приёмные семьи, берут опеку над утратившими родителей утятами. Посыпались комментарии.

«Облюбовали город и живут себе припеваючи. Дом родной там, где хорошо!» – то ли восхищался, картавя, то ли констатировал факт мужчина в дублёнке.

«Утки‑то они утки, а повадками на людей смахивают», – размышлял вслух лысеющий очкарик лет сорока, имея в виду, очевидно, их способность опекать неродных птенцов.

«Как бы не так – на людей! Да нам до этих огарей – как до Луны! Вон сколько сирот при живых родителях!» – возражал надтреснутый женский голос из толпы.

Пока шла дискуссия, огари резвились. Они то ныряли, то приподнимались над водой и полоскали крыльями, то замирали на месте, прислушиваясь к чему‑то. «Показательные выступления» пары останавливали всё больше прохожих.

— Что за птицы? – как правило, спрашивали они.

Кто‑нибудь из толпы бросал с оттенком явного превосходства: разве не видите – огари! Мол, не знать таких красавиц непозволительно.

И тут произошло особенно врезавшееся в память событие. В толпе любопытствующих я был в первом ряду. Рядом со мной стояла молодая женщина с сынишкой лет трёх–четырёх, одетым в синий комбинезон с наползающим на глаза капюшоном. Мамаша то и дело обращалась к сыну, повторяя, в сущности, одну фразу:

— Смотри, Серёжа, это огари. Красивые уточки, правда? Огарями зовут.

Серёжа молчал, рассматривая необычных уток. Потом женщину отвлекла соседка, державшая на руках дочку. Вдруг вижу – мальчонка тянет мамашу за пальто, подняв голову, пытается заглянуть ей в глаза и, показывая пальчиком на уток, повторяет, как заклинание: «Огари, огари, огари!». При этом буква «р» выходила у него раскатисто, звонко, задорно.

Мама схватила сына на руки и начала целовать, приговаривая:

— Заговорил, заговорил мой Серёженька! Два года бегала по врачам. А тут на тебе – увидел уточек и заговорил! Радость моя, солнце моё, ты теперь – как колокольчик!

«Представление» уток отошло на второй план. Все начали поздравлять мамашу, говорить комплименты. А она, всхлипывая, повторяла и повторяла шёпотом:

— Огари! Огари! Огари!