Размер шрифта:
Изображения:
Цвет:
18 января 2018, 11:31
 Наталья Буханцова 1160

Нести просвещение в рабочие массы. Как наш земляк читал лекции о поэте Некрасове питерскому пролетариату

Нести просвещение в рабочие массы. Как наш земляк читал лекции о поэте Некрасове питерскому пролетариату Музей Н.А. Некрасова в селе Карабиха Ярославская область
  • Наталья Буханцова

1917 год изменил ход отечественной истории и миллионы человеческих судеб. Что значила революция, вековой юбилей которой отметили в минувшем году, в жизни знаменитого некрасоведа, нашего земляка Владислава Евгеньева-Максимова?

Уволили за «Железную дорогу»

Ещё в раннем детстве у Владислава Евгеньева-Максимова зародился интерес к великому русскому поэту:

«Отец… при свете керосиновой лампы частенько читал нам, т. е. матери и мне, Некрасова… Для отца, участника освободительного движения 70-х годов, избравшего тернистый в те годы путь сельского учителя, Некрасов был не просто любимым поэтом, но идейным вдохновителем, и он, читая его, никогда не оставался равнодушным…».

Уроженец села Демидовка Суджанского уезда Курской губернии (ныне это село Краснояружского района) посвятил творчеству Некрасова около шестидесяти лет. Начало было положено в гимназии. А затем студент Петербургского университета Владислав Максимов (это его настоящая фамилия) избрал исследование творчества Некрасова темой диплома. Но тогда разрешили писать только о ранних стихах. В несколько дополненном виде дипломная работа под заглавием «Литературные дебюты Н.А. Некрасова» вышла в свет в 2008 году.

Далее последовала серия публикаций, объединённых затем в книге «Николай Алексеевич Некрасов. Сборник статей и материалов». За сборником – снова статьи.

Первые шаги в некрасоведении для Евгеньева-Максимова не были простыми. После окончания университета в 1906 году он служил учителем словесности. Однако вскоре молодого педагога уволили из реального училища имени Императора Александра II за организацию литературного вечера, на котором ученики прочитали некрасовское стихотворение «Железная дорога», и запретили вести педагогическую деятельность. К ней он вернулся только после революции 1917 года.

В секретном архиве

С большим трудом исследователю удалось получить разрешение работать в цензурном архиве. Он стал первым посторонним специалистом, кто был допущен в секретный архив, но с условием ни одной строчки из предоставленных для ознакомления материалов не публиковать и ни одной из сделанных выписок не уносить без предварительного согласования с руководством Главного управления по делам печати.

Максимов вспоминал:

«…Поставленное мне условие я выполнил – ничего не опубликовал из найденного мною в Главном управлении материала… – по крайней мере, до тех пор, пока существовало самое Главное управление. Ждать же того времени, когда это недоброй памяти учреждение прекратило своё существование, мне, к счастию, пришлось недолго».

Владислав Евгеньев-Максимов
Владислав Евгеньев-Максимов

Долгожданная возможность

В начале 1917-го участники семинара по изучению творчества поэта решили издать «Некрасовский сборник». Его выход, ставший возможным после Февральской революции, очень запоздал (надеялись успеть к сорокалетию со дня смерти поэта – 8 января 1877 года). Да и содержание было несколько аморфно. Но статьёй «Революционная стихия в творчестве Некрасова», предложенной для сборника, Евгеньев-Максимов не только откликнулся на долгожданную и страстно желанную им революционную грозу, но и в первый раз получил возможность свести воедино накопившиеся мысли о революционности поэзии Некрасова.

В сборник учёный включил ряд писем Некрасова и к Некрасову, воспоминаний о нём. Однако прокомментировать их как исследователь не смог «потому что напоённая революционным электричеством атмосфера 1917 года не оставляла для этого ни достаточного времени, ни должного душевного спокойствия», – вспоминал он позднее в мемуарах «Из прошлого. Записки некрасововеда» (1902–1921).

Предлагаем фрагменты из этого произведения.

Главный интерес

Прогрессировавшая разруха лишала… возможности вести серьёзную научно-литературную работу, так как печататься всё равно было негде, а писать впрок не позволяла необходимость обеспечить прожиточный минимум для семьи.

В конце концов, я пришёл к выводу, что наиболее полезным в данный момент могу быть на культурно-просветительном поприще… Лекционная работа вскоре настолько увлекла меня, что стала на некоторое время главным интересом моей жизни. Нести просвещение в рабочие массы, в те самые массы, которые только что опрокинули гнилое здание старого порядка и с великими усилиями, в кровавой борьбе, в упорном труде, в нечеловеческих лишениях прокладывали себе дорогу к новой жизни, – какая задача могла быть почётнее этой задачи? Она тем более меня привлекала, что я имел твёрдое намерение в программу своих лекционных выступлений ввести и лекции по Некрасову, которого, как я знал, рабочие массы так ценили и любили…

Словечка не проронят

Взглянешь на наряды, выданные лекторским бюро. «Сегодня у меня две лекции: одна у Московской заставы в 6 час., другая на Выборгской стороне в 9 час. Неблизкий путь! Хорошо, если дадут грузовую машину, а то ведь на своих на двоих придётся поспевать…»

И бежишь с Московской заставы на Выборгскую сторону, бежишь в весеннюю распутицу, когда в сапогах буквально вода хлюпает, бежишь в осеннюю непогоду, бежишь в зимние морозы. Бежишь и знаешь: придётся тебе читать в одном из бесчисленных рабочих клубов; придут в обширное, но нетоп-
леное, дышащее то сыростью, то стужей помещение несколько сот питерских рабочих – такие же полуголодные бедняки, как и ты сам; придут не потому, что обязаны прийти, придут по собственному почину, придут, интересуясь великой русской литературой. И как слушать будут – словечка не проронят!

Чаёк без чаинок

А кончишь читать – на целую тучу вопросов-записочек отвечать придётся. И каких записочек! Подчас коряво, с орфографическими ошибками написанных, но в большинстве своём удивительно содержательных, выявляющих на редкость глубокое понимание предмета.

После лекции, по русскому обычаю, «чайком угостят». Что за беда, что в «чайке» ни одной чаинки отродясь не плавало, что за беда, что вместо сахару даётся таблетка сахарина, что за беда, что предложенный тебе кусочек кисловатого чёрного хлеба не в коровий, а в куриный носочек?! Ведь понимаешь, прекрасно понимаешь, что угощают тебя не от избытка, а от бедности, и невольно вспоминаешь некрасовские слова о том, что «иная гривна медная» бывает подчас «дороже ста рублей».

Меня считают неплохим лектором, и действительно, нередко я сам наблюдаю, что мне удаётся захватить аудиторию. Но никогда, насколько могу судить, я не читал так хорошо, как в 1918–1919 гг.

Ваш браузер устарел!

Обновите ваш браузер для правильного отображения этого сайта. Обновить мой браузер

×