Пилигрим из Камызино. Почему у Александра Юнды получается всё, за что бы он ни брался

Таких экстремальных случаев у путешественника Александра ЮНДЫ из красненского села Камызино полно. По диким местам он отмахал десятки тысяч километров.

Шли мы всё в гору

«В юности из‑за заражения крови чуть не остался инвалидом. Когда решалась судьба – быть или не быть, загадал: если обойдётся, всю жизнь буду ходить и ходить», – рассказывает Александр Антонович.

В детстве, начитавшись книг Шишкова, Задорнова, Мамина-Сибиряка, Арсеньева, Сёмушкина, за которыми бегал в библиотеку в Шелякино (Воронежская область) за пять километров от дома, мечтал пожить на берегу Ледовитого океана, побывать в шкуре местных обитателей. И повторить путь русских первопроходцев, которые шли на край света «для прииску новых землиц».

С сыном Юнде удалось пройти по следам забытых экспедиций Семёна Дежнёва с Камчатки на Чукотку, а также путь Михайлы Стадухина – первооткрывателя Камчатки.

«В 1648 году Семён Дежнёв совершил географическое открытие мирового значения, доказав существование пролива между Азией и Америкой. Дежнёв написал слова, которые я запомнил, как «Отче наш»: «И шли мы всё в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы… и попали на Анадыр-реку близко к морю, и рыбы добыть не могли, лесу нет, и с голоду мы, бедные, разбрелись». Я читал и спрашивал себя: «А современные люди способны на такое? Что смог бы я?» – говорит Юнда.

Проходили по 100 км – «это всего 30 часов, если не есть и не спать». Никогда не терялись – «у меня чутьё звериное». «Ходить надо по рекам, тогда точно не заблудишься», – уверен Александр Антонович.

Фото: Вадим Заблоцкий

Только вертолётом

Жена Розалия Антоновна (о её судьбе «Белгородская правда» рассказала 2 сентября в материале «Советская заграница») была категорически против «диких» мужа и сына. Переживала: «Где вы слышали, чтобы туда люди ходили? Зачем вы ищете себе погибель? С ума оба сошли, так лечиться надо!» Только всё было зря.

Она хотела жить в благополучной Эстонии, на родине. В семье росли двое детей. Однако муж выбрал окраину земли. И она кочевала за ним, даже туда, куда только вертолётом можно долететь.

В затерянных посёлках учили (оба – педагоги, окончили Воронежский университет) детей, для которых минус 20 – оттепель, поэтому на уроках сидели в одной школьной форме. Жить семейству пилигримов приходилось в продуваемых насквозь домах, где за одну ночь потолок покрывался снежной шубой, которую снимали лопатой и только потом растапливали печь. Любопытно, что никто из домашних почему‑то не шмыгал носом.

Бобровая атака

У костра, в палатке, под дождём Юнда вёл дневниковые записи, которые потом выливались в загадки, сказки, стихи и прозу.

Из книги «По следам экспедиций»:

«И вдруг за спиной кто‑то громко выдохнул: «Фу!». Вслед послышался быстро удаляющийся треск кустов – и тишина. По спине ознобом пробежали мурашки. И по «фу», и по тяжёлому бегу догадался, с кем чуть-чуть не произошла эта нежелательная встреча. Конечно, это была медведица с малышом. Знал по книгам ещё с детства: так мать отгоняет или предупреждает об опасности медвежат, но никогда бы не подумал, что это междометие так выразительно, так по‑русски звучит в их «устах». Если бы не звериная мощь, мог бы поклясться, что это произнёс человек».

«Пока устраивались, подплыли бобры. Они были недовольны появлением чужаков. Фыркали, делали выпады в нашу сторону. Разгонится самый крупный из них, звучно шлёпнет хвостом по поверхности воды и тут же нырнёт. Сделают всей группой небольшой круг, и снова психическая атака. Только улеглись спать, они засопели рядом с лодкой…»

«Завораживала вода. В ней ярко горели краски ночного неба. От вёсел зеркало воды рядом с лодкой слегка морщилось и переливалось радужным многоцветьем. Этот сказочный калейдоскоп сопровож-дал нас всю долгую дорогу. По опыту прежних путешествий знаю: лишения забудутся быстро, полученное удовольствие останется в памяти навсегда. Сын такого же мнения. Но есть люди, которые думают совсем иначе. У каждого человека своё представление о жизненных радостях и счастье».

Недавно Александр Юнда закончил десятую книгу. В ней есть рассказ, как он 16 дней ехал на велосипеде из эстонской Нарвы до родимой Хмызовки (сегодня – Алексеевский городской округ). Дело было в конце 70-х, однако на родине до сих пор помнят этот случай.

Фото: Вадим Заблоцкий

Антисоветчик

С Чукотки его выгнали как антисоветчика. Написал несколько политических стихотворений, которые не понравились местной власти. Район пограничный, особая территория. Дошло до того, что им занялся КГБ.

«Пришла солидная партийная комиссия. А у меня вся мастерская в этюдах, везде картины висели. Одна дама высказалась: «Я не понимаю, как в вашей голове вмещаются два несовместимых чувства? В картинах вы влюблены в Чукотку, а в стихах вы её ненавидите». Говорю: «Почему ненавижу? Я её открываю». И слышу: «Не ваше дело её открывать. Вы должны прославлять дела партии», – улыбаясь, вспоминает Юнда. Легко отделался, могли бы и посадить.

От печки до Дрезденки

От его картин то веет холодом, то пригревает. Кажется, пахнет снегом, землёй, дымком из якутского чума, рекой. Живопись, как и книги, тоже из путешествий. Все стены увешаны.

В послевоенном детстве угольки и мел заменяли карандаши и краски, которые невозможно было купить. Белёная печь вместо бумаги – её тоже негде взять. Кисточку сделал из пучка своих волос, ручку свернул из консервной банки.

Первые «полотна» – коврики на клеёнке с белыми лебедями, намалёванные строительной масляной краской. Сосед мальчишка был постарше, подбил продавать ходовой товар. Бизнес шёл на ура. Перед армией перерисовывал великих мастеров с открыток, которые коллекционировал. Копировал репродукции Левитана из журнала «Огонёк». Настоящее искусство впервые вживую увидел в Дрезденской галерее.

«Я служил в Германии. В то время было много перебежчиков на Запад из советских солдат, особенно среди выходцев из Москвы. Честно, я их не понимал», – продолжает путешественник.

После колхоза, где с четвёртого класса пас коров, пахал на волах, потом на тракторе, не всегда наедал-
ся и высыпался, армия казалась домом отдыха. Мучило только: пи-ли, пи-ли – пастушком он всегда слышал эти звуки трясогузок-желтобрюшек, которые сопровождали его стадо в степи. Тоска по дому была такая, что по ночам слёзы текли.

На третьем году службы его заподозрили в подготовке к побегу. Кто‑то донёс, что он разговаривает с немцами, ходит со словарём. Язык солдат действительно учил. В деревенской школе иняз преподавали абы как, а он после армии собирался в вуз, куда без шпрехен зи дойч – никак.

«Пришёл особист и давай выматывать душу. Рассказал я ему про желтобрюшек, что на родину вот так хочу. Он стал брать меня на разные совместные мероприятия с немцами. Как‑то мы вместе даже одного шпиона задержали. А потом он разрешил съездить в Дрезденскую галерею. Я там как пьяный ходил по залам», – рассказывает Юнда.

Фото: Вадим Заблоцкий