— Марин, а что это за штука? – я в изумлении застыл у магазинной витрины.
— Это чтоб зверей ловить – капкан называется, – охотно пояснила сестра. – Лиса или, например, медведь попадает в него лапой, её этими зубами железными зажимает – и зверь уже не может освободиться. Утром приходит охотник и забирает добычу!
Было мне в ту пору пять с половиной лет, а до Нового года оставались считанные дни.
Было это почти тридцать лет назад. На дворе стояли поздние восьмидесятые, а Советская империя стремительно катилась к закату. Мы жили в маленьком северном городке, снабжавшемся по остаточному принципу. Взрослые были вечно озабочены тем, как и где что‑нибудь «достать». А дети с малых лет знали слово «дефицит».
Дефицитом было почти всё: колбаса и консервы в продуктовом, детские сандалики и женское бельё в магазине, валерьянка в аптеке… Дефицитом была гэдээровская железная дорога, привезённая папой из московской командировки. И самое страшное, с чем никак не мог примириться ни один ребёнок, – дефицитом были почти все сладости и большинство фруктов. Из конфет в город привозили только карамельки «Барбарис», а полулитровая банка черешни на рынке стоила ровно столько, сколько зарабатывала мама за день.
Если у человека в пять лет возникают диссидентские мысли, это значит, что мир и впрямь устроен крайне несправедливо. Власть, при которой человеку не дают шоколада вволю, нужно гнать взашей – в этом я был свято убеждён. Опыт предыдущих Новых годов показывал, что в новогоднюю ночь некоторое количество сладостей под ёлкой всё же появится. Две-три мандаринки, один шоколадный батончик, сладкая плитка да полкило дешёвых карамелек – вот и весь подарок.
Старшая сестра говорила, что сладости под ёлку приносит какой‑то Профком – добрый дядя с маминой работы. Но я больше склонялся к версии родителей, которые утверждали, что сладости приносит Дед Мороз. Дело в том, что мужика по фамилии Профком среди маминых коллег я ни разу не встречал (хотя у неё на работе бывал регулярно). А вот Деда Мороза знал лично. Это был такой старик с белой бородой, в красном ватнике и с голосом детсадовского завхоза дяди Вани (может, родственники?). Он приходил к нам на детсадовский утренник за несколько дней до Нового года, водил с нами хоровод вокруг ёлки, слушал стишки про снеговика и Снегурочку и ближе к концу праздника вручал каждому ребёнку небольшой кулёк с конфетами, извлекая его из огромного красивого мешка.
Вот этот‑то мешок и будоражил детское воображение. Сколько ж в нём, должно быть, конфет помещается! И как было бы здорово им завладеть!
В общем, на Деда Мороза за несколько лет жизни у меня выработался условный рефлекс: раз пришёл – значит, будут сладости. Впрочем, и к родителям у меня претензий не было. Папа и мама всегда покупали мне на Новый год какую‑нибудь игрушку и вручали со словами: «Это от нас!». Как всякие рассудительные люди, перед этим они консультировались с любимым чадом: чего, дескать, изволите – разумеется, в пределах разумного?
— Так что тебе подарить? – поинтересовались родители. – Хочешь конструктор, как у Толика?
Кабы они спросили про конструктор пару недель назад, я, пожалуй, согласился бы. Но теперь у меня созрел совсем иной план:
— Нет, конструктор не хочу! Купите мне капкан!
— Какой ещё капкан? – изумились мама с папой.
Я посмотрел на них снисходительно. К тому времени неосведомлённость взрослых людей относительно совершенно простых и логичных вещей перестала меня удивлять.
— Обычный капкан. Которым медведей ловят.
— Это ещё зачем? – поинтересовался отец.
Пришлось объяснить:
— Я его под ёлку поставлю в новогоднюю ночь. Ночью придёт Дед Мороз, чтобы положить подарок, а капкан его поймает!
— Зачем?! – глупые взрослые никак не желали понять ход моих мыслей.
— Как зачем? Чтобы весь мешок с подарками мне достался!
Родители как‑то странно переглянулись. Почувствовав, что моя затея не вызывает у них поддержки, я поспешно добавил:
— Вы не бойтесь, с Маринкой я поделюсь.
— Не, вы на него посмотрите! Он поделится! – воскликнула мама.
…Всё 31 декабря я ревел. Громко и беспрерывно. Бестолковые взрослые наотрез отказались дарить мне капкан. Напрасно отец грозил ремнём и убеждал, что чинить членовредительство Деду Морозу нельзя – ему будет больно. Напрасно мама пыталась втолковать сыну-эгоисту, что из‑за него могут лишиться подарков тысячи детишек, а от сладостей бывает диатез. Я был непреклонен и всерьёз полагал, что благая (с моей точки зрения) цель вполне оправдывает не слишком гуманные средства.
Капкан мне не подарили. И конфет я получил ещё меньше, чем годом ранее. И мандаринки были какие‑то мелкие и кислые («В Абхазии неурожай», – вздыхала бабушка). Словом, у меня была трагедия – Новый год без капкана и всякой надежды изловить Деда Мороза.
А потом наступили девяностые. И мы забыли слово «дефицит», потому что в детский лексикон стали проникать совсем иные слова – «инфляция», «приватизация», «ваучер». И хотя шоколад перестал быть дефицитом, но налопаться им вволю так и не получилось: при полугодовых невыплатах родительских зарплат, сами понимаете, не до жиру. И мандаринки, которые привозили из других дальних стран («В Абхазии война», – опять вздыхала бабушка), были кислые и невкусные. И в нашей семье случались такие новогодние праздники, когда на столе был оливье без колбасы (дорого!), а под ёлкой вообще не появлялись сладкие подарки – ни от куда‑то сгинувшего дяди Профкома, ни от Деда Мороза.
Времена не выбирают. Но тот Новый год – с живой ёлкой из бескрайнего таёжного леса, начинавшегося прямо за городом, карамельками «Барбарис» в слипшихся бумажных фантиках и капканом, который мне так и не подарили, – до сих пор считаю самым прекрасным в моей жизни.