Самохратовка – раз… Как улица Введенской Готни сохранила для нас старинное русское слово

По холмам да оврагам

Введенская Готня затерялась в балках и перелесках на юге Ракитянского района. Ещё в XVII веке оседлала лесистый взгорок и постепенно растеклась по соседним холмам и оврагам.

Центра в тихом и весьма живописном селе не найдёшь, Введенская Готня – паутинка нешироких, закрытых деревьями извилистых улиц. Людей не видно – работники работают, остальные спрятались от пекла. Уличную активность поддерживают братья меньшие – в основном привязанные на выгонах козлята и овцы. Въезд в Готню сурово контролирует огромный чёрно-красный петух. Не проскочишь.

Напротив молодого сельского парка из придорожной травы под колёса выскакивает заяц-подросток. Жуя толстую травину, ошеломлённо останавливается. Опомнившись, делает полицейский разворот и уносится обратно.

Фото: Михаил Колосов

За одну ночь

«У нас были государственные крестьяне, крепостных не было», – говорит ведущий библиотекарь Введено-Готнянской модельной библиотеки Наталья Гавриленко. 

Наталья Васильевна – настоящий летописец Введенской Готни. Исследует старые родовые фамилии села, описала традиционный местный костюм, составила словарь специфических местных слов. На входе в сельский ДК – этнографическая экспозиция. Вот белоснежный рушник с орлами, и не скажешь, что домотканому полотну уже век. В миниатюрном музее – лапти, толкушка для масла, дореволюционный безмен, огромное старинное зеркало в резной оправе, расписной сундук, икона из закрытого ещё до войны храма. Всё своё, от земляков.

Собирая воспоминания старожилов о сельских улицах, Наталья Гавриленко несколько лет назад не оставила без внимания и загадочную Самохратовку:

— Улица появилась перед самой революцией, причём самовольно. Старожилы рассказывали, что люди переселились за одну ночь, перевезли срубы на лошадях и поставили их на новом месте.

— Срубы? В наших местах?

Да, подтверждает хозяйка библиотеки. До самой войны их строили из дерева. Пришедший фронт, сметая судьбы людей, ударил и по сельской недвижимости: избы массово разбирали на брёвна для постройки дзотов, блиндажей и прочих сапёрных нужд. В послевоенные годы люди выживали как могли, дома делали уже из самана или «в сторчёвку»: ставили вертикально тонкие брёвна, переплетали их хворостом и обмазывали глиной.

Лишнего не выдумывали

Из‑за спины Натальи Васильевны смотрю на монитор со списком местных названий и качаю головой. Лог, Лощина, Плота, Кочегурное – эти улицы привязаны к ландшафту. Гордеевка, Фединка – явно в честь дедов-основателей. Лягущёвка – пруд же рядом, всё понятно!

Окунаешься в наивную простоту и спокойствие этих названий и радуешься, что ни у кого не поднялась рука лихорадочно их переименовывать, потому что они естественны до предела. Даже с Центральной улицей (1-я и 2-я) всё понятно: имя говорит за себя. Почему же выбивается из логики самохратовский ребус?

Фото: Михаил Колосов

Улица обетованная

Самохратовка вытянулась по склону бугра на выезде в сторону Ракитного. Справа через дорогу – огромный Клинкин пруд с живописным сосняком на берегу и парой лебедей. Что заставило несколько семей в одночасье перекочевать на окраину села, сказать трудно. Возможно, предреволюционное брожение умов, люди отправились в поход за счастьем в пределах Введенской Готни. Может, земля на склоне у ручья была лучше или старые соседи не нравились – мы уже не узнаем. 

Сегодня это обычная сельская улочка на полтора десятка домов. Пара подворий заброшены, другие, наоборот, отстроены «под евро». Кое‑где у ворот отдыхают вполне себе иномарки. Люди в основном приезжие, кто откуда.

Притормаживаю у аккуратного домика № 1. На ожесточённый лай цепного сторожа выходит невысокий худощавый дедушка. Иван Фёдорович – из железнодорожников, как и его жена – Нина Прокофьевна. Десятилетиями поднимались в час ночи, добирались в соседнюю Трефиловку, а оттуда – на харьковскую путевую ветку. Говорят, Харьков в те годы из‑за железной дороги был ближе Белгорода: многие работали там, да и ездить было привычно.

Клинкин пруд / Фото: Михаил Колосов

Из хозяйства у стариков куры да бдительный двортерьер Рябчик. За двором – молоденькие саженцы: груши, вишни, фундук. А вот с огородом не очень – картошка по улице уже не рожает.

«Раньше из Харькова приезжали за ней, до потолка в погребе было. А теперь…» – Нина Прокофьевна машет рукой. 

Говорим про картофельные болячки и плохие семена.

— Как вам тут живётся, на отшибе?

— Можно жить. Свет, вода есть в хате, хлеб по домам возят, – неспешно констатирует Иван Фёдорович. 

«А места какие красивейшие», – добавляю про себя. А вот с названием улицы старики затруднились – живут на Самохратовке всего 20 лет. Не у кого уже было спросить, откуда пошло слово такое.

Иван Фёдорович и Нина Прокофьевна / Фото: Михаил Колосов

Самохраты и есть

В «самовольных» корнях названия улицы Наталья Гавриленко, зная её историю, не сомневалась. Корень «само», плюс где‑то рядом ходит созвучное слово «нахрапом». И мне Интернет из ссылок на слово «Самохратовка» выдавал только две ракитянские улицы: вторая Самохратовка нашлась в селе Меловом. И… всё! Потом дошло: а если это место, связанное с каким‑то самохратом или самохратами? И поисковик, наконец, скупо выставил три ссылки на толковый словарь Владимира Даля от 1909 года. «Самохратъ кур. – наглецъ и буянъ».

Как просто! Получается, в начале века курское диалектное слово ещё было в ходу в наших местах, а потом пропало. Правда ли во Введенской Готне и Меловом посчитали новопоселенцев наглецами или просто подшутили, но народная память сохранила рождение улиц в одном уникальном старинном слове.

Интересно, что в соседней с Меловым Венгеровке есть улица с названием «Самоволевка». Здесь люди зацепились не за личные качества создавших её земляков, а за принцип её появления. Или в нужный момент под рукой не нашлось своего острослова с народным словарём в голове.

Фото: Михаил Колосов