Один курс до войны
«Я родился на хуторе Становое Волоконовского района. В нашей семье было семеро детей: четыре брата и три сестрёнки. Осталась одна из сестёр, живёт в Белгороде у детей. Она с 1918 года – через два года ей будет сто. Жив и брат, родившийся в 42-м. Он в Губкине.
Наш отец, Кондрат Моисеевич, работал в магазинчике на селе, мать, Ксения Мироновна, – в колхозе. Отец был прогрессивным: перед войной купил приёмник. У нас возле дома собирался народ, чтобы радио послушать. Приёмник, кстати, в войну у нас забрали.
Мне было 15 лет, когда я окончил семь классов. По сёлам ездили представители Купянского сельхозтехникума. В нём было четыре отделения, и я написал заявление на механическое. В 1940 году поступил в техникум и окончил его, проучившись год. На второй курс поступить не пришлось: началась война.
Она застала меня в Купянске. Нас, студентов, погрузили в товарные вагоны, дали по булке хлеба и по кусочку сала и повезли рыть окопы под Богодухов (город в Харьковской области – прим. авт.). Двигались мы медленно. Конечно, голодные. Наконец где-то наш эшелон остановили, нас выгрузили. И тут кто-то из старших отправил нас обратно:
«Какие окопы? У вас даже лопат нет. Кто вас тут кормить будет? Вот картофельное поле, накопайте себе картошки. Это всё, что могу для вас сделать. Сварите на кострах, поешьте, погрейтесь и уходите: есть опасность, что сюда прорвутся немцы».
Мы двинулись в сторону Курска, на Льгов. Сказать, что встречали нас приветливо, нельзя. В каком-то селе я снял с себя пиджак (мне отец на второй курс купил новый костюмчик) и уговорил хозяйку дать за него булку хлеба на троих: голодные, а к Льгову нужно дойти. Я остался в одной рубашке».
«Давайте домой»
«В Курске нас в столовой со слезами накормили женщины, дали по котлете и по паре кусочков хлеба: «Давайте домой».
Домой я добирался через Белгород, заехал в Купянск: «Как же дальше с учёбой?..» Забрал вещи, потом в Валуйки и пешком до Станового. Мать встретила: «Никуда больше не отпущу из дома!»
Через пару недель появилось колхозное начальство:
«Парень ты у нас бедовый. Вместе с ещё одним Алексеем, Водопьяновым, сядете на лошадей и погоните скот в эвакуацию».
Что за скот это был? Мясного не было. Рабочие волы, рабочие лошадки, коровок десяток и овец около сотни. Мы гнали их в Воронежскую область, под Россошь. С нами были старшие на подводе: две женщины, мужчина и чабан. Там и перезимовали. Весной приказали скот привести домой.
Пригнали, а дней через десять – снова команда угонять скот, пока не взорвали мост на Осколе. Нас двоих – меня и Алексея – посадили на лошадей. А куда гнать? Да куда подальше, а там видно будет. Если что, приказали, бросайте их и возвращайтесь.
Мы прошли около 200 км. Стоим в поле, видно Острогожск. А животные как будто что-то предчувствуют: есть отказываются. Появилась немецкая колонна: мотоциклы, бронетранспортёры, танки, машины. Мы испугались, спрятались в яр. Колонна прошла к Дону. У нас лошадки: можно сесть и быстро добраться назад. Но мы, перепуганные, пошли домой пешком».
Я – миномётчик
«Наш район освободили в январе 1943 года. А 2 февраля нас, молодёжь, призвали в армию. Приодели – и сразу на фронт: в бой под Харьков.
Наверное, это самый трудный период, переходный. Меня забрали в минроту, я стал миномётчиком, за что благодарен командиру расчёта Василию Харитоновичу Байдаку. Он рассудил так: смышлёного мальчишку от рытья окопов освободить и посадить за миномёт. Я его, кстати, сейчас разыскиваю. Запросил приказы о награждении, знаю, что он из Вологодской области. 18 лет мне исполнилось в марте, спустя два месяца после прибытия на фронт.
Летом 1943-го мы стояли на Курской дуге в составе 180-й стрелковой дивизии 42-го стрелкового полка. На полковых стрельбах из рук командира я получил значок «Отличный миномётчик». Старики смеялись: «Да ты у нас орденоносец!» Должен сказать, что это сыграло большую роль в моей военной судьбе. Вскоре мне присвоили звание младшего сержанта. По должности и по приказу я проводился как наводчик.
Представляете, что такое в бою наводчик? Его задача – уничтожать огневые точки противника и живую силу. И вот ты в 18 лет сидишь у прицела, а вокруг тебя рвутся мины, идёт бой. Надо выдержать.
А было ли страшно? Сначала, под Харьковом, было страшновато. А потом так привыкаешь к этой войне, что ничего страшного, кажется, и нет. У Жукова есть такое, где он говорит: «Нет в мире ни одного человека, который не испытывал бы страха перед смертью». В бою о смерти не думаешь. Я сижу у прицела, такая нагрузка идёт, сердечко так бьётся: не ошибиться бы. Расстояние между нашими и противником минимально. Небольшая ошибка – и мина разорвётся на своих. А так… Мы привыкали. Старшие всегда над нами шефствовали. Бывали случаи, что обстрел идёт и тебя старший прикрывает. Потом думаешь: «Сам он рискует, а ребёнка старается прикрыть».
Осенью 43-го на Днепре младшего сержанта Панкратова Алексея Кондратьевича наградили медалью «За боевые заслуги».
«Под артиллерийским миномётно-пулемётным огнём противника смело вёл огонь, подавил огневую точку противника и уничтожил одну повозку с боеприпасами», – гласит приказ о награждении.
Фото из личного архива Алексея Панкратова
От ранения до Победы
«После Курской дуги – Левобережье. Потом форсирование Днепра, Правый берег, я участвую в освобождении Киева. Затем – Корсунь-Шевченковская операция и медаль «За отвагу».
Мне 19 лет, мне присваивают звание младшего лейтенанта. Я провожусь комсоргом батальона 180-й стрелковой дивизии 86-го полка. Представляете, мальчишка в 19 лет – комсорг батальона? Когда генерал-лейтенант Трехненко мне вручал маленькую звёздочку, он сказал: «Ты первый у нас самый молодой младший лейтенант – комсорг батальона. Доверие оправдай». Я был счастлив.
Потом Ясско-Кишинёвская операция, затем Румыния, Венгрия.
Под Будапештом 22 декабря 1944 года меня ранило. Раненый ты переживаешь больше. Нас двоих погрузили в телегу и повезли в медсанбат. Госпиталь был где-то под Будапештом. Мой спутник всё время ругал ездового: нас здорово трясло. И вдруг в селе артналёт. Лежим в телеге, рвутся снаряды. Вот тут я немного струсил: отпустил нервную систему. Думаю, почему здесь попал под огонь? Убьют в этой телеге меня и зароют где-то как неизвестного.
В госпиталь я попал на четыре месяца. Нас привезли как раз под Новый год. 45-й мы встречали уже там. Меня ранило в тазобедренный сустав, очень удачно. Если бы чуть-чуть выше – вырвало бы позвоночник. Мне наложили лонгет, с ним я провёл полтора-два месяца.
Потом снова на фронт: в Австрию, в 83-ю инженерно-сапёрную бригаду резерва главного командования – комсоргом батальона ранцевых огнемётов. Я прибыл на фронт в конце апреля. И тут – победа».
Когда закончилась война
«Если бы вы знали, какое это состояние – узнать, что война закончена! Как же так: остался живым! Стреляли вверх, обнимались, плакали.
Когда война кончилась, мне было 20 лет. По сути дела, там прошло моё воспитание. Лекций мне не читали. Но всё, что было положительного в людях, которые были рядом, в боевых товарищах: любовь к Отечеству, мужество, смелость – они передали мне.
После войны я остался в армии, задержался на 11 лет. Служил в Закавказье, потом на Северном флоте – был за Кандалакшей. Домой, в родные места, приходил в отпуск только однажды – как раз голод был.
Как семья пережила войну? Брата Тихон, родившийся в 1922 году, воевал под Ленинградом. Через время его комиссовали. Он у нас стал учёным: окончил МГУ, работал в Казанском университете преподавателем, был кандидатом исторических наук. Умер майором. Отца забрали на фронт в 41-м. После ранения его направили куда-то в Сибирь на подсобное хозяйство. Вернувшись с войны, он работал в магазине.
В 1956 году я вышел в отставку. Вернулся домой. Учился год в школе механизаторов на тракториста-машиниста широкого профиля вместе с детворой. Был у них – как-никак старший лейтенант! – старостой. За дисциплину меня потом благодарили.
В 1957 году меня, как коммуниста и политработника, направили в Тишанку – председателем сельского совета. Позже я работал секретарём парткома в колхозе, председателем сельпо, потом учителем труда в школе».
Фото Владимира Юрченко
Село с чистого листа
«Село стояло – страшный вид. Дома под соломой, встречались и глиняные – надо ремонтировать. Нам для ремонта выделяют лесоматериалы в Шебекинском леспромхозе. Расстояние большое, надо как-то добраться. А чем поедешь? И вот я, председатель, сел на велосипед – и в Шебекино, оформлять этот лес.
У нас, можно сказать, что ни дом, надо писать: «Выстроен участником войны таким-то». Пилорамы не было – мужики вручную распиливали. Завозили глину, замесы делали на лошадях. Дом высыхал, его штукатурили, накрывали крышей. Так почти всё село переделали, ни одного дома старого не осталось. И в основном это работа тех, кто вернулся с войны. Нас таких тогда было около трёхсот на Тишанку и хутора. А сегодня из этих стариков на селе я остался один.
Вместе с этим и трудились. В один год нам вручили переходящее знамя. И денежная премия за достижения полагалась. Она как раз пригодилась: пошла на установку лежавшего у нас в разобранном виде памятника Неизвестному Солдату.
Несмотря на сложности, люди не унывали. Рвались к работе, рожали детей. Однажды за год мы зарегистрировали в Тишанском сельском совете 80 новорождённых. В общем, жизнь продолжалась».
Спустя почти 40 лет, в 1993 году, Панкратов вышел на пенсию. Но и тогда работать не перестал: освоил печное дело. Когда провели газ и надобность в его работе отпала, занялся копчением.
У ветерана сегодня осталось трое детей (одна из дочерей живёт с ним), пять внуков и пять правнуков. Есть ещё дети – школьники Волоконовского района, перед которыми он выступает на уроках мужества и классных часах.
«Моя внучка Таня просит меня записать свою биографию целиком (для дедушки Татьяна ещё и оператор – прим. авт.), чтобы осталась память. Видео со мной есть и в районном краеведческом музее. Пройдут времена – и эти записи будут иметь значение. Ну вот он я, солдат», – улыбается Алексей Кондратьевич.