Поле в клеточку
Я не моралист, но мне неприятно, когда тысячи глоток в унисон скандируют, каким именно способом надо наказать «коней». Штука в том, что этот заряд, как и все другие, впечатляет формой. И как раз на форму, а не содержание обращают внимание болельщики будущего. Я сам видел, как десятилетние мальчишки, поглядывая на фанатский сектор, с удовольствием вторят матерному вою – потому что выглядит круто. Нет, сын мой, давай ты не будешь это слушать.
Не хочу оскорбить чувства курящих, но я рад, что дымить на стадионах запрещено. Однако было бы наивно полагать, что фанат не решит проблему: в перерыве туалеты той самой красавицы арены превращаются в газовые камеры и по прямому назначению ими не воспользоваться. Давай ты не будешь этим дышать, сын.
Наконец, увидеть футбол – ради чего всё и делается – больше задача, чем наслаждение. Сектора за воротами, которые отводятся для ультрас, отгорожены от поля сеткой: то есть клуб собственным фанатам не очень‑то доверяет: мало ли чего выкинут (в обоих смыслах). В итоге футболисты в безопасности (что правильно), но ты видишь поле в клеточку. Глаз привыкает, куда деваться, но реальность проигрывает ожиданиям. Давай на «Энергомаш», сын, там нет секторов за воротами.
А ультрас есть. Их меньше, и хором они не матерятся. Почти. Но я тут не просто так начал про спартаковских. Наши фанаты не скрывают, что в РФПЛ болеют за «красно-белых» и, очевидно, хотят быть похожими на старшего брата. Вот вроде вели себя по‑белгородски прилично, ан нет, вывесили баннер на дерби с «Авангардом» в духе семейных традиций. Как старший брат про «коней», так и мы про «курей».
Фото Юрия Бограда
Получишь, полежишь, оклемаешься
Что вообще за люди ходят на сектор «Энергомаша», не совсем понятно. Лидеры фанатского объединения известны узкому кругу лиц, и они не хотят общаться с журналистами. Тем не менее один из рядовых участников – Денис К. (имя изменено – прим. ред.) – ответил на некоторые вопросы.
— Сколько вас таких, ультрас «Энергомаша»?
— Человек 150 – это, так сказать, с заменами. Количество от матча зависит: 150 придёт только на серьёзную игру. Я вот хожу в основном на те, которые требуют особой подготовки, а на второсортных могу не присутствовать. Раньше ничего не пропускал, но сейчас из‑за учёбы и работы, бывает, не попадаю.
— Что значит особая подготовка?
— Перед играми с главными оппонентами. Само собой, это Курск и те, кто находится рядом, кто может привезти серьёзную поддержку, – всё Черноземье, в принципе. Плюс матч с лидером, кем бы он ни был, и любая стадия Кубка России. Встречаемся за несколько дней до игры, обдумываем, что будем писать, кричать, петь, что и в какой последовательности пойдёт. Приглашаем людей, которые могут сыграть на барабанах, трубах – обычно это чьи‑то знакомые, которые учатся в БГИИК. Им и практика, и удовольствие. Девушки нарезают блестяшки, фантики из газет и журналов, которые мы потом запускаем в воздух, рисуют плакаты. Если кто из пацанов хорошо рисует – тоже помогает.
— Кричалки всегда одинаковые?
— Есть те, которые в каждом матче заряжаем: «Вперёд, «Энергомаш»!», «Белый город!», «Белгород всегда будет первым!». Что‑то зависит от момента на поле, от соперников – если их трибуна начинает что‑то исполнять, мы им даём ответ. Бывает, и с ненормативной лексикой, потому что нужно как‑то оскорбить.
Фото Юрия Бограда
— Зачем?
— Так взаимоотношения складываются. В этом сезоне мы на «Чертаново» злые остались: когда наши ребята ездили туда, хозяева себя плохо вели. А если тебя нехорошо встречают, типа: «Вы чё сюда приехали?» – ты дома ответишь тем же. Или вот «Уфа» приезжала: их было человек 30–40, а до стадиона дошли только пятеро. Мне сказали, что была драка. Неправильно они вопросы поставили.
— То есть?
— Ну есть люди нормальные. Помню, ещё в «салютовские» времена перед матчем с «Шинником» пацаны подошли: так и так, мы из Ярославля, покажите город, приезжайте к нам, пообщаемся, погуляем… Таких никто трогать не будет. А бывает, что барагозят: кричат, мол, вы проиграете, провоцируют… Причём кричат трое-четверо, начинают убегать, заводят за угол – а там уже человек 15, готовых драться.
— Самому в таких стычках доводилось участвовать?
— Да, и не раз. Чаще это происходит до матча. Увидели друг друга в шарфах, кто‑то что‑то сказал, закусились два на два или три на три… Такого, как в фильмах показывают, чтоб 100 человек месились толпа на толпу, не было, конечно. Хотя есть люди, которые ездят на так называемые поляны – именно с целью подраться. Туда жёсткий отбор. Например, до 18 лет не разрешат поехать. Но даже там правила такие, что убивать тебя никто не будет: получишь, полежишь, оклемаешься. До такого, чтобы прям встать не мог, не доходит.
Со спины – пожалуйста
— Как вообще попадают в ультрас?
— Можно просто подойти в перерыве до или после матча и спросить: «Ребят, можно с вами?» Думаю, никто не откажет. Меня позвали друзья, которые уже были там. Они знали, что я болею за «Спартак», за «Салют», и предложили посидеть, почувствовать атмосферу.
— Когда «Салюта» не стало, фанатская тусовка поредела?
— Да нет. Просто престиж чемпионата упал, престиж клуба… Некоторые ушли – постарели, так сказать: женились, детей завели, потеряли интерес. Но это обычный процесс: ты же не будешь в 35+ орать с активными фанатами? У них уже свои группировки – с семьями, с друзьями. А так основные люди те же и остались. Если сфотографировать и сравнить – вы всё увидите.
— Как же, сфотографируешь вас! Вы постоянно лица закрываете – крупный план невозможно сделать. И лидеры ваши так шифруются, будто это не фан-клуб, а преступная группировка. Почему?
— Иногда ненормативная лексика бывает, иногда кто‑то сиденье сломает, файер зажжёт… А по фотографии легко же опознать: полиция не дремлет. И начнётся: давай‑ка тебя проверим, посмотрим… Будут потом внимательно следить. Поэтому вы правы, сектор фотографов не любит. Со спины – пожалуйста, а лицо так просто никто не покажет. Информация о лидерах закрытая, ведь их чуть что заметут в первую очередь. Ну зачем искать какого‑то 16-летнего пацана, если я знаю того, кто всё организовывает? Так можно, убрав одного человека, всю пирамиду разрушить – на его место другой уже не придёт.
— А что это за люди вообще? Чем занимаются вне сектора?
— Обычные. Работают, а свободное время посвящают поддержке команды. Их три-пять человек, когда нужно собраться, звонят или пишут. Фамилий я не знаю, только имена и прозвища. Они и в «ВКонтакте» с подобными именами зарегистрированы. Фотографии с сектора если и делает кто, публично не выкладываются.
— Конспирация. Наверное, все 150 человек чувствуют себя хулиганами?
— Ну а как? Ты кричишь, вокруг полиция… Чтоб понять всё это, нужно там побывать. Поёшь синхронно с сотней человек, заводящий вообще сидит спиной весь матч – ему некогда смотреть футбол! Он у нас один, и только если не приходит, вызывается кто‑нибудь из зала. Но абы кто заводить не сможет – важно, чтобы у сектора к этому человеку был авторитет, иначе его не будут слушать, ничего не получится.
— Как вы относитесь к типичным болельщикам – кузьмичам?
— Да нормально. Лучше быть среднестатистическим болельщиком, который тихо переживает и победы, и поражения, чем подпить перед игрой, как любят некоторые мужички, и громко давать советы. У нас в компании таких нет. И сейчас в принципе мода пошла по спортику двигаться, заниматься – это приветствуется. Наши встречи в основном и происходят на улице – собираемся где‑нибудь и гоняем в футбик.
Семки как молитва
При всех странностях футбольного фанатизма, которыми богат даже его небольшой белгородский филиал, надо признать вклад всех участников в популярность спорта № 1. Клубы штрафуют за поведение фан-секторов, но именно на этих секторах рождаются незабываемые перформансы и пробирающие до мурашек песни, именно к этим секторам в первую очередь идут с послематчевыми аплодисментами футболисты.
У кузьмичей своя ниша: когда ультрас в знак протеста отвернутся от любимой команды, они всё равно не пропустят ни матча. Да, будут бесконечно ворчать и лузгать семки – но это такой язык футбольной молитвы. Они верят в команду. И обращают в эту веру внуков. И, в конце концов, ультрас и кузьмичи – это ж не касты. Кто сказал, что нельзя перейти из одной в другую?