Батальон Громова
О батальоне Громова по всей гвардейской дивизии слава идёт. И заслуженная. В боях за Белгород перед этим батальоном была поставлена сложная задача – сломить оборону противника в направлении дома инвалидов, расположенного в предместной роще.
Пять немецких оборонительных рубежей предшествовали здесь Белгороду, восемь дзотов сторожили подступы, делая их неприступными. Командир вёл свой батальон тремя группами. Высоченный бурьян, буйно разросшийся кругом при немцах, хорошо способствовал скрытному подходу к укреплённой гитлеровцами высоте. Когда батальону удалось подойти уже на 100–160 метров, роту, шедшую на левом фланге, враг вдруг обнаружил, бешеным миномётно-пулемётным огнём прижал к земле. Батальон залёг.
Ночью сапёры проделали на минном поле в проволочных заграждениях три прохода. Гвардейцы устремились в них ползком. Немцы всё небо расцвечивали ракетами.
Гвардии младший сержант Цыганков с группой смельчаков, вооружённых противотанковыми гранатами и автоматами, уполз раньше всех. Он должен был подорвать дзоты, мешавшие продвижению. Ждать пришлось недолго. Вскоре последовали один за другим несколько взрывов, сопровождавшиеся густой автоматной стрельбой. Гвардейцы лихо устремились вперёд. Гитлеровцы кинулись бежать. Первые две оборонительные линии были прорваны, дом инвалидов занят, взорвано три дзота. В пяти дзотах немцы бросили все пулемёты и боеприпасы.
Но отошли они недалеко. Следующим рубежом обороны немцы сделали опушку рощи, заранее изрытую траншеями в четыре ряда.
Удачным броском по глубокому логу комбат подвёл батальон к двум высоткам. До фашистов всего несколько сот метров. С высоты были хорошо видны бегающие немецкие автоматчики. Отсюда и заработали по ним гвардейские пулемёты. За одним из них лежал сам комбат Дмитрий Громов. Наседали на немцев и автоматчики. Не выдержали гвардейского напора гитлеровцы и отошли на следующий оборонительный рубеж – курган в 200 метрах от четырёх домов.
Подошли пушки полковой артиллерии. Немцы перебили лошадей. Наши подтянули пушку на руках и открыли огонь прямой наводкой. Замолк вражеский пулемёт. Побежали немцы, устилая свой путь трупами.
Гвардейцы – на кургане. До крайних домиков города не больше 300 метров. Но и здесь каждый дом – дзот.
«За Сталина! За родину! В атаку! Ура!» – громко кричит заместитель командира батальона по политической части гвардии старший лейтенант Фесенко.
Он бежит первым к городу. Могучее русское «ура» присоединяется к призыву политработника, и гвардейцы дружно бросаются вперёд. Каждый хочет и каждый стремится первым ворваться в город. Люди охвачены боевым азартом. Враг сечёт пулемётным огнём наступающих, где‑то ухают его миномёты. Но уже не сдержать ничем гвардейцев. Они врываются в дома-дзоты и гранатой, штыком, автоматом выкуривают остервенело сопротивляющихся гитлеровцев, берут в плен сдавшихся.
В этот момент тяжёлое ранение получает командир роты гвардии старший лейтенант Костин. Он падает на землю освобождаемого Белгорода. Санитары хотят унести его. Он отгоняет их.
«Поговорим, комбат… – с трудом произносит он, обратившись к Громову, стоящему перед ним на коленях и держащему голову раненого. – Убили проклятые».
Раненому тяжело дышать. Комбат льёт ему из фляжки воду в пересохший рот.
«Жалко… Ещё бы мне повоевать… – шепчут губы раненого. – Дай мне бумаги… Матери напишу несколько слов… Я сейчас умру… На, возьми на память часы…»
Силы в слабой и дрожащей руке хватает написать только всего два слова: «Родная мама…». Рука вдруг повисает плетью, глаза заходят под лоб. Последний вздох боевого друга и товарища. Как тяжело переживать его! Комбат бережно опускает голову на булыжник мостовой. Смахивает слезу. Поправляет снаряжение, и его серые печальные глаза загораются большой злостью, решимостью страшного мщения.
Здесь, за каменным домом – каменный блиндаж. Рядом стоит исправный мотоцикл. В блиндаже зеркало, диваны, ковры. На стене – карта. Стоят бутылки с не выпитым ещё шнапсом. Духи, пудра, несколько телефонов, провода. На полу – объедки и опрокинутые порожние бутылки.
Услышав русские голоса, откуда‑то из‑под земли перед комбатом возникают измождённые старик со старухой. Они вытаскивают вслед за собой мальчика и девочку, слёзы радости бегут по их лицам:
«Родные наши… Освободители…»
Они обнимают и целуют бойцов, командиров, тащат угощение, вообще не знают, что им делать, растерявшимся от счастья людям.
«Ничего нам не нужно, отец», – говорит Громов, – кроме красного материала.
Старуха, старик, дети бегут разыскивать просимое. Но разве после немцев останется что‑нибудь в доме?
Из подземелья старуха вытаскивает подушку в красной наволочке.
«Годится, сынки? Больше ничего красного нет…»
«Годится, мамаша, годится…»
Старуха, не жалея перьев, выбрасывает их… Ветерок гонит их к стене, легко перекатывая по земле. К штыку трёхлинейки прикрепляет материю полковой агитатор Гурмаза, идущий вместе с передовыми подразделениями, и политработник батальона Фесенко.
«А где тут у вас райсовет, мамаша?»
«Близко, на Будённовской», – и старуха объясняет приметы дома райисполкома, как пройти к нему.
Путь к Будённовской пролегает мимо церкви. Первые гвардейцы падают, скошенные пулемётным огнём. На колокольне немцы. На каждом её этаже по несколько пулемётов.
Быстро по углам улицы комбат организует узлы сопротивления, но колокольню не взять: неприступна. Ведёт круговой, сильный обстрел.
«Сумку ко мне», – командует он.
Дом райисполкома. По водосточной трубе карабкается Фесенко к балкону. Винтовку со знаменем ему подаёт Гурмаза.
Ветер полощет кумач – символ освобождения Белгорода от немецкого рабства, символ начавшегося великого победоносного марша Красной Армии вперёд, на запад.
* * *
96 гвардейцев батальона в боях за Белгород награждены орденами и медалями.
Сам лихой комбат – вторым орденом – орденом Александра Невского к уже красующемуся на его груди ордену Отечественной войны I степени.
«Белгородская правда», 5 декабря 1943 года Белгород, август 1943 года.