Старший лейтенант… бухгалтерии
Судьба Николая Матвеевича Горбачёва удивительна. До войны он успел окончить военное училище. Говорю «успел» потому, что его родного дядю, крупного военачальника, в 1937 или 1938 году арестовали прямо на перроне в Свердловске, куда он приехал принимать военный округ, затем расстреляли. Племяннику (Матвеичу) дали возможность завершить учебу, он отправился на фронт лейтенантом, прошёл всю войну, но к концу её носил лишь погоны старшего лейтенанта. В то же время его товарищи, с которыми учился, не имели званий ниже полковничьего, большинство же уцелевших от пуль и осколков ходили после войны в генералах.
Жизненные невзгоды ещё больше стали преследовать Матвеича после того, как его не оставили в армии. На что был способен молодой человек без гражданской профессии, успевший только повоевать? И всё же Матвеич устроился на работу – в бухгалтерию типографии.
Просто решил стать нормальным
Упрёки (дядя – «враг народа»), семейные неурядицы, жилищные и другие трудности не могли не сказаться – Матвеич начал выпивать. Понемногу, а потом – по‑чёрному. С работы его, конечно же, выгнали. Ещё беда – стал инвалидом. Войну прошёл без единого ранения, а хромым стал из‑за случая по пьянке. Страдал от язвы желудка и многих других хворей.
А вот как он рассказывал о самом, пожалуй, памятном событии своей некогда непутёвой жизни:
«В тот день сначала с дружками промышляли на базаре. Кто стоял с протянутой рукой, кто шарил по карманам зазевавшихся торговок. Потом перекочевали на вокзал. Тут кроме попрошаек находили дело те, кто посильнее, – подменяли носильщиков… К вечеру начали пировать. Пили всё: дешёвую водку, вино, одеколон, денатурат… Очнулся – темнота. Не пойму, где нахожусь. Продрог. Мало того, что на дворе глубокая осень, но и там, где лежал, на неструганых досках, было холодно. Потянул руку налево – голый человек, направо – тоже. Ещё раз потрогал соседей – холодные. Но и тут не догадался, куда меня занесло. Полежал, попытался вспомнить, что и как происходило. Потом встал и в потёмках стал осматриваться, двигаться. Куда ни шагну – голые, холодные ноги, руки, головы. И тут догадался: я – в морге».
Как долго стучал Матвеич в двери, как удивились те, кто открыл их, можно не говорить, да и сам он об этом особо не распространялся.
— Этот случай повлиял на твою дальнейшую жизнь? – однажды спросил я у него.
— И этот, и другие.
— Расскажешь?
— Нет, они такие же мрачные. Зачем их вспоминать?
Я узнал Матвеича и близко познакомился с ним, когда он уже много лет совершенно не употреблял спиртного. Нигде и ни при каких обстоятельствах! Причём обошёлся без курса лечения.
«Просто решил стать нормальным человеком. Вот и всё лечение», – на очередной вопрос отвечал он.
Пример для тех, кто в штате
Матвеич вёл на общественных началах в «Белгородской правде» спортивный раздел. Приходил раньше многих штатных сотрудников, уговаривал девчат из машинописного бюро побыстрее отпечатать его заметки (часто диктовал их, потому что его бисерный почерк многие разбирали с трудом) и приносил их мне, тогдашнему заместителю ответственного секретаря, когда я вёл очередной номер газеты. А вечером, бывало, просил: «Оставь мне строк триста. Утром принесу все материалы и сдам».
Не было ни одного случая, чтобы он подвёл. В папке, с которой Матвеич не расставался, а больше – в его голове хранилось всё, что касалось различных видов спорта. Кто‑нибудь спросит: «Матвеич, как сыграл московский «Спартак» с московскими динамовцами в 1937 году?»
На секунду задумается и ответит. Или полистает бумажки в своей папке, а потом скажет. По крайней мере, я не помню, чтобы в ответ на какой‑то вопрос, касающийся спорта, он произнёс «Не знаю». Если уж не мог ответить сразу, то говорил: «Завтра выясню» или «Через несколько дней».
Фото Юрия Коренько (архив)
Ещё рассказывал интересные эпизоды из жизни известных и ещё малоизвестных спортсменов, которые мы любили слушать.
Когда Матвеичу пошёл шестидесятый год, его старания утроились – надо было зарабатывать приличную пенсию, ведь та, что он получал по инвалидности, из‑за мизерности никак не могла устраивать его и новую жену, которая поверила Матвеичу и жила с ним в полнейшем мире и согласии.
Я до сих пор испытываю трудно передаваемое словами чувство удовлетворения, радости оттого, что как мог помогал Матвеичу в тот год. Я не только ставил в номер всё, что он просил, но часто, оставаясь за ответственного секретаря, делал разметку, то есть определял, сколько надо заплатить за тот или иной его материал. Цифры гонораров Матвеича всегда были высокими, но по заслугам. Ему начислили пенсию в 118 рублей – только 2 рублей не хватило до максимальной. Значит, в среднем он получал в месяц почти 240 рублей. Столько не зарабатывал гонорара ни один наш штатный сотрудник, даже самый способный и старательный.
Хочется просто отдыхать
Никогда не забуду, как Матвеич, видя мои бесконечные хлопоты по газете, за которыми частенько некогда было перекусить, отрывался от своих дел и шёл в магазин. Молча клал на стол колбасу, хлеб, другую еду. Иногда доставал из кармана бутылку.
— А это зачем, Матвеич?
— Не твоё дело. Если нельзя сейчас, выпьешь после, – отвечал он.
Иногда появлялась возможность расслабиться. Я звал кого‑либо из коллег, спрашивал:
— Может, и тебе налить, Матвеич?
Он улыбался и махал рукой:
— Что ты!
Но нетрудно было заметить, с каким вниманием следил он за каждым нашим движением со стаканами, смотрел, как мы употребляли ту самую жидкость, которая на долгие годы исковеркала его жизнь. Помню и встречи с ним вне редакции. Однажды шли по одной из улиц Белгорода, недалеко от центра.
— В этом доме жила моя девушка, – начал рассказывать Матвеич, когда мы поравнялись с аккуратным двухэтажным домиком. – Приехал в отпуск курсантом. Что форма, что выправка, что значки на гимнастёрке… Многие красавицы на меня заглядывались. А мне нравилась одна, из этого дома.
Матвеич, белый как лунь, светился улыбкой.
— А что дальше?
— Всех ухажёров от неё отшил. На танцы с ней ходил, веселились хорошо. А потом война началась, всё кувырком пошло…
На футбольном матче Матвеич знакомил меня со спортивными работниками, которые обращались к нему с почтением. Во время игры, оторвавшись от футбольного поля, освещённого мощными прожекторами, обратился ко мне:
«Посмотри на противоположную трибуну. Видишь, как зажигаются светлячки? Люди закуривают, а картинка получается интересной, правда?»
Не раз делился мечтой:
«Надоело сидеть на играх, как на иголках, записывать или запоминать, кто, на какой минуте и как забил гол, следить за судьями. Хочется просто отдыхать, наслаждаться игрой. Вот получу новую пенсию – устрою себе перерыв».
Не устроил себе перерыва Матвеич. Новую пенсию он получил всего три раза. При мне положили его в больницу – обострилась язва. Через пару дней я уехал в отпуск, а когда вернулся, мне сразу рассказали: сделали Николаю Матвеевичу Горбачёву операцию. Два дня боролся он с недугом, а на третий – умер. Видимо, так был надорван его организм в мрачные годы жизни, что оказался неспособным сопротивляться болезни. Даже в присутствии врачей и многочисленных настоящих друзей.