К своим юбилеям Анатолий Николаевич относится как к чему‑то излишне хлопотному и суетному. И мы беседовали с ним о том, что вызывает в его душе живейший интерес: о литературе, краеведении, истории родной Алексеевки.
«Латинский» аттестат
— Анатолий Николаевич, над чем вы сейчас работаете?
— Занимаюсь шлифовкой новой книжки о Никитенко (Александр Никитенко (1804–1877) – педагог, историк, общественный деятель. Родился в Удеревке Воронежской губернии (сегодня Алексеевский район). – Прим. ред.), она уже в редакционном совете. Рецензенты рукопись просмотрели, я благодарен им за подсказки и рекомендации.
— Открылись какие‑то новые факты?
— Это обстоятельное жизнеописание. Чувствую, что придётся текст сокращать, а ведь ещё хочется поместить иллюстрации – есть такие, которые нигде не публиковались. Например, аттестат Никитенко об окончании Санкт-Петербургского университета на латинском языке. Почему в России – и вдруг на латинском? Оказывается, было распоряжение министра просвещения Уварова – чтобы аттестат выглядел весомо, чтобы за границей с ним считались.
— Где раздобыли этот документ?
— В Пушкинском доме – Институте русской литературы Российской академии наук. Удалось отыскать сведения о жене Никитенко – выпускнице Екатерининского института.
— Почему личность Никитенко привлекает ваше внимание?
— Я занимаюсь изучением биографии и наследия Александра Васильевича с 1977 года, когда прочёл его дневник. Я был поражён: какой интересный человек – мудрый, размышляющий! Удивительно, что в советское время его издали, ведь Никитенко – либерал, отрицающий революцию, смуту, радикальные перемены. Я написал письмо автору предисловия к изданию Айзенштоку. И он ответил, что личность Никитенко должна быть истолкована не так, как в предисловии, где ему приклеили звание цензора. На самом деле он достойный человек: с Пушкиным встречался, «Мёртвые души» пропустил в печать, одобрил защиту Чернышевским известной диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности», дружил с Гончаровым и Тютчевым, в Керн влюбился! Про Никитенко я могу целый день рассказывать!
«А помнишь?»
— Интерес – главная движущая сила в краеведении?
— Конечно. Когда я только начал работать в «Заре», редактором был увлечённый краевед Иван Владимирович Овчаренко. В редакцию в ту пору часто заходил Степан Степанович Миргородский – основатель, а затем директор краеведческого музея. И начинались меж ними беседы. «А помнишь, – спрашивал Миргородский, – в годы Первой мировой войны у богатых алексеевцев работали пленные австрияки?» Или скажет: «Ведь в том доме, где сейчас первая школа, раньше Бокаревы жили, помнишь?
А в 1913-м уехали, потому что правнук Михаил Яковлевич обанкротился и застрелился. Отпевать его сначала отказались, поэтому пришлось обставить так, будто это был несчастный случай. Пышные похороны тогда устроили».
«Меня цепляли такие разговоры: ты смотри, какие вещи он помнит! Миргородский 1906 года рождения, многие события происходили на его глазах… Эти «а помнишь?» подталкивали меня узнавать больше. А одним из учителей своих назову профессора Воронежского университета Олега Ласунского. Он научил меня, как нужно искать и обобщать сведения, работать в архивах. Позже приглашал на заседания Воронежского историко-культурного общества, привлекал к подготовке материалов для Воронежской энциклопедии. С Воронежем меня связывает не только альма-матер. Белгородцы меня тоже крепко поддержали, за что очень благодарен Борису Осыкову, Виктору Овчинникову. Довелось плотно сотрудничать с Александром Крупенковым и другими краеведами. По ходатайству белгородцев-литераторов, в первую очередь Владимира Молчанова, меня приняли в писательское сообщество России».
— На издании книг сегодня автор может заработать деньги?
— Да что вы, это чистейшей воды энтузиазм, стремление изложить на бумаге то, что накопилось: вдруг людям написанное будет интересно. А поскольку я знаю, что мои книги востребованы, это меня подпитывает. Если обращаются – дескать, купить не успели, а книга нужна – я раздаю, пока есть, а потом руками развожу.
От Тайшета до Воронежа
— Ваш интерес к слову, книге – из детства?
— Читать я выучился ещё до первого класса, и в начальной школе, если случалась проверка, на уроке русского языка меня первым вызывали к доске. Я образцово-показательно всё отвечал. (Смеётся.) Но класса с седьмого я начал одолевать математику и думал стать инженером: в конце 1950-х была мода на инженерные профессии. Год поработал на Алексеевском машиноремонтном заводе – учеником токаря, токарем – и поехал поступать в Харьковский политехнический институт. Слава богу, провалился – на немецком, кажется. Но тогда очень огорчился. И отправился вместе с товарищем по комсомольской путёвке строить железную дорогу, на границу Красноярского края и Иркутской области, рядом с городом Тайшет.
— Что за дорогу строили комсомольцы?
— Сейчас она называется Решёты – Богучаны. Наша бригада шила звенья. Выравнивали как следует деревянные шпалы и рельсы, а потом забивали молотками костыли. Получалось не сразу, но под конец я так наловчился, что мне даже грамоту дали за ударный труд. Она для меня дороже всех, храню и вспоминаю, что мог двумя ударами костыль забить. А работали мы часто с расконвоированными заключёнными (в Тайшете осуждённых распределяли по лагерям). От них я нахватался всяких присловий, прибауток. Бывало, вырвется в разговоре – как у зека. Молодой ум – восприимчивый…
— Комсомольская стройка – нужный опыт в вашей жизни?
— Конечно. Я не жалею ни о чём. Из Тайшета меня призвали в армию, в ракетные войска стратегического назначения, в Амурскую область. Там сейчас космодром «Восточный».
— Косить от армии не принято было в те годы?
— Наоборот, считалось – если в армии не служил, то не совсем полноценный молодой человек. Служба прибавляла уважения. Я благодарен судьбе за эти три года в сапогах. Именно в армии я переквалифицировался: стал очень много читать журналов, книг – всё, что было в полковой библиотеке. За успешное выступление на каком‑то конкурсе мне подарили сборник рассказов Владимира Солоухина. Меня так увлёк этот автор! Я на всю жизнь остался его почитателем. По‑прежнему уважаю писателей-деревенщиков и, если кто‑то пытается их очернить, подвергнуть сомнению творчество – бываю вне себя, считаю это спекуляцией на достойных именах.
В армии я начал писать дневник, пытался работать со словом, вёл его года полтора. А потом уничтожил – думал, товарищи найдут его в моей тумбочке, прочитают – и будут иронизировать… Жалею страшно об этом! Но зато я понял, что хочу заниматься изучением литературы, и после службы поехал поступать в Воронежский университет, на филфак. После второго курса я женился, и как раз было место литсотрудника в «Заре». Я устроился на работу и перевёлся заочно на отделение журналистики.
Белые пятна
— Можно ли сказать, что краеведение – попытка компенсировать то, что газета живёт один день?
— О компенсации я не задумывался. Для широкой публики, наверное, один день живёт газета. Но в то же время это летопись событий города, района. Листая подшивки, много чего узнаёшь. Я и сам, если что‑то запамятовал – пользуюсь подшивками «Зари», они сохранились с 1943 года. Когда заходит речь о краеведении, вспоминаю слова валуйского коллеги, уже ушедшего из жизни, Михаила Карагодина: «Краеведение «приземляет» историю, приводит в наш дом, в нашу семью, показывает наших родственников и земляков частью нашей истории, делает её понятней уму и милей сердцу».
— Какое самое большое открытие вы сделали для себя, занимаясь историей Алексеевки?
— Таких открытий очень много. Например, в 1915 году Алексеевское общественное собрание вынесло постановление о том, чтобы присвоить слободе статус города. То есть это не медвежий угол царской России: уже тогда были для этого социально-экономические основания. Кто об этом знал? А я эти сведения нашёл в Воронеже, в архиве. История Алексеевки не простая: статус города она получила лишь в 1918-м, в результате административной реформы. В 1923-м снова стала слободой, а в 39-м преобразована в рабочий посёлок, до 1954-го. Я родился в рабочем посёлке.
— В истории города и района остались ещё какие‑то белые пятна?
— Да тьма! Когда начинаешь заниматься историей, возникает парадоксальная ситуация: чем больше изучаешь, тем отчётливей понимаешь, насколько мало знаешь. История Алексеевки, как любого города, состоит из деталей. Их надо выяснять, тогда будет настоящая биография города.
У меня мало что есть о Гражданской войне, особенно об оккупации Алексеевки белыми в 1919 году. Надо по этой теме работать в архивах. Мало что знаю о 1920–30-х годах, коллективизации, раскулачивании, а это были болезненные процессы для всей России.
— Анатолий Николаевич, можно сказать, что судьба вас за руку ведёт?
— Я не фаталист. Я сам строю свою жизнь, судьбу впереди себя подталкиваю.
Справка «Белгородских известий»
Анатолий Николаевич Кряженков родился 16 августа 1943 года в Алексеевке. В редакции межрайонной газеты «Заря» трудится с 1968 года, с 1993 по 2014 год – главным редактором, в настоящее время – обозревателем. Краеведением юбиляр занимается более 40 лет. Автор книг о наших земляках – Николае Станкевиче, Александре Никитенко, Олексе Коваленко, Дмитрии Усатове и других. Автор энциклопедического словаря «Вся Алексеевская земля», более 20 историко-краеведческих изданий, редактор альманаха «Удеревский листопад», сборников и книг «Газетной строкой», «Притяжение малой родины», «Усадьба на меловом берегу», выпусков серии «Библиотечка газеты «Заря». Один из инициаторов установки в Алексеевке памятника Даниилу Бокареву, создания литературного музея Николая Станкевича в Мухоудеровке, входит в число организаторов литературного фестиваля «Удеревский листопад».
Заслуженный работник культуры, член Союза журналистов и Союза писателей России. Почётный гражданин Алексеевского района. Лауреат Национальной общественной премии имени Петра Великого «Лучший менеджер России», литературных премий «Слобожанщина», «Прохоровское поле».