Сенсации не будет
Об артефакте «ОнОнасу» на условиях анонимности рассказал копатель (назовём его К.), каких принято называть чёрными – в противовес «белым», официальным, археологам. Поиском древностей он занимается несколько лет. В одной из поездок по западной части Белгородской области вместе с другом он откопал скандинавский меч.
«Мы нашли меч с посеребрённой рукояткой и бутероль с изображением бога Одина (бутероль – нижняя часть ножен боевого меча – прим. авт.). Он был найден на склоне леса. Рядом – высохшее русло реки. Лежал он на небольшой глубине, буквально сразу под листвой. Неподалёку ещё нашли бронзовые бляшки, тоже скандинавского типа, нашивки и серебряные монеты – дирхемы».
Доцент кафедры российской истории и документоведения историко-филологического факультета НИУ «БелГУ», кандидат исторических наук Владимир Сарапулкин считает, что речь идёт о мече каролингского типа, которые были широко распространены по всей Западной Европе, в Скандинавии и на Руси начиная с VIII века. По его словам, для России находка не такая уж редкость: всего в нашей стране нашли более ста таких мечей:
«Сложно что-то сказать, не имея этой вещи перед глазами. Тут может быть что угодно: погребение (кремация), кладбище, просто древнерусское поселение. Чтобы дать полноценную информацию, нужно было меч раскопать археологическим методом с точной фиксацией предметов. В этом деле важно всё – и как они лежали относительно друг друга, и что там за почва, есть ли насыпи. Эта методика разрабатывалась веками и позволяет получить максимум информации. Сейчас же это просто разрознённые вещи».
Для Белгородской области находка уникальна: каролингский меч попадался местным археологам лишь однажды – ещё в XIX веке.
«Это действительно могла бы быть прекрасная находка, могла быть сенсация. Но теперь она потеряна для науки», – говорит Сарапулкин.
Дело в том, что варяжский меч копатель продал частному коллекционеру из другого региона России. Так что археологам уже не удастся изучить уникальный для наших краёв предмет, а нам с вами – полюбоваться на него в краеведческом музее.
«Мы бы отнесли меч в музей, но там же его у нас не купят», – рассуждает копатель.
Фото из личного архива К.
«Ему хочется продать в музей. Но как это продать в музей? Это всё равно как украсть в одном музее и продать в другой. Это считается краденым. Таковым и является по факту», – комментирует археолог.
Того, что наш музей, да и наука в целом, лишились ценного экспоната, К. не отрицает. Но считает, что уж лучше найденные поисковиками артефакты попадут в чью-то частную коллекцию, чем останутся гнить в земле и так или иначе будут для науки белым пятном.
«Если б мой товарищ не нашёл этот меч, он лежал бы там всю оставшуюся жизнь. И кому бы от этого было лучше? – вопрошает К. – Нам жалко, что он пропадает. А археологи их не ищут и не найдут никогда»
Владимир Сарапулкин, который ежегодно выезжает со студентами в археологические экспедиции, позицию нелегальных копателей, конечно, не разделяет.
«И лежал бы… Десять лет, двадцать, сто, тысячу лет, – парирует историк. – Потом бы его обязательно нашли – не сегодня, так завтра, через полвека. Археология – дело не быстрое».
Такие диалоги между копателями и археологами длятся не первый год. В адрес учёных летят упрёки в бездеятельности (сами-то чего не копают?), копателей обвиняют в нанесении непоправимого ущерба науке (все памятники разграбили!). А предметы разборок – артефакты – тем временем сотнями и тысячами продолжают оседать в частных руках.
История как религия
У самого К. за годы поисковых работ дома накопилась внушительная коллекция старинных монет, оружия, украшений, которым более тысячи лет. Продаёт, что не жалко, самое же ценное оставляет себе – вычищает, убирает под стекло, в рамку – и на стену:
«Пусть люди не думают, что если ты поисковик, то обязательно должен всё это продать. Да я с этим никогда не расстанусь, хоть с голоду буду помирать. Это моя религия. Монеты, в принципе, могу продать, они мне не очень нужны. А украшения или оружие – нет: в них душа вложена и того, кто их делал, и того, кто ими пользовался».
Наш собеседник начинал с поиска бойцов Великой Отечественной войны, участвовал в их перезахоронении. Часть находок военного времени легла в основу экспозиции мини-музея, который он на энтузиазме организовал по месту жительства. Со временем интерес копателя сместился к более древним эпохам: стали попадаться царские монеты, предметы эпохи Киевской Руси, скифского периода… Информацию о них К. искал в книгах и Интернете, всё больше погружаясь в изучение истории, а полученные знания в свою очередь подстёгивали его копать снова и снова.
«И я уже не знаю, кто знает больше: археолог или чёрный копатель, грань стирается. У археолога есть специальные знания, но они у него размыты: он знает много про всё. А по конкретному месту или народу ещё неизвестно, кто больше знает – копатель или кандидат исторических наук», – уверен К.
О самом процессе поиска копатель говорит с невероятным воодушевлением:
«Благодаря поисковым занятиям я стал смотреть на мир другими глазами. Для обычных людей лес – это просто лес, в котором растут грибы, зайцы бегают. А для копателя – это живой организм. И чем больше в нём находок, тем он становится живее: он как бы насёлен теми людьми, которые жили там две-три тысячи лет назад. Для простого человека это обычный склон оврага в лесу, а ты знаешь, что это не овраг, а бывшее русло реки, не холм, а, оказывается, сглаженный большой курган. Такие вещи открываются, на которые раньше не обращал внимания вообще».
Чтобы лес открыл свои секреты, копатели даже придумали особый обряд – перед началом поисков задабривать дедушку леса кусочками сала и хлеба…
Закон не писан
На этом, пожалуй, поэтические описания археологической деятельности стоит закончить и перейти на язык официальных документов. Статья 234 Федерального закона от 23 июля 2013 года «О внесении изменений в отдельные законодательные акты российской Федерации в части пресечения незаконной деятельности в области археологии» гласит:
«Поиск и (или) изъятие археологических предметов из мест залегания на поверхности земли, в земле или под водой, проводимые без разрешения (открытого листа), повлёкшие повреждение или уничтожение культурного слоя, наказываются штрафом в размере до 500 тыс. рублей или в размере заработной платы или иного дохода осуждённого за период до 18 месяцев либо исправительными работами на срок до одного года, либо лишением свободы на срок до двух лет».
За поиски с металлоискателем санкции ещё строже – штраф до миллиона рублей или лишение свободы до шести лет. Копатели, конечно, об этом осведомлены. Но завязывать с поиском и не думают.
«Если человеку запретить дышать, он же всё равно будет дышать. Так же и чёрные копатели: всё равно будут ездить на раскопки», – признаётся К.
Поисковики не слишком боятся быть обнаруженными правоохранительными органами – в лесах, где они копают, вероятность встретить полицейского стремится к нулю. Копатели этим вовсю пользуются, учёные – снова негодуют.
«Культура у нас осталась незащищённой. Есть, к примеру, государственный лесной фонд, поэтому леса стоят. А структуры, которая бы занималась пресечением незаконной деятельности в сфере археологии, нет. В реальности сейчас в управлении культуры в отделе по охране памятников работают два человека, но они занимаются бумажной работой», – говорит Сарапулкин.
Пока же поисковиков гоняют разве что егери и колхозные трактористы. Причём последние, по словам К., наносят памятникам археологии куда больший вред, чем копатели-нелегалы.
«Городище Пороз – известное, скифское – из года в год методично пашется. В этом году кукурузу там посеяли. А до этого склоны кто-то засадил саженцами. В рамках «Зелёной столицы», видимо. Но это ж археологический памятник. Зачем его засадили? Нет больше места? Благо, какой-то добрый человек зажёг по весне сухую траву и деревья погорели все», – сообщает К.
Копатель говорит, такая же ситуация и с многими другими памятниками. В Шебекинском районе на территории бывшего городища он обнаружил городскую свалку, как и неподалёку от знаменитой Курской дуги:
«Всё хорошо там: флаги трепещут, асфальт проложили. А буквально через 300 м, через дорогу, где настоящие блиндажи и окопы, – всё завалено мусором. Полностью. Мухи летают, дохлые собаки валяются».
Насмотревшись на это, копатель делает вывод: государство не хочет заниматься ни охраной памятников, ни их изучением. Сам же он, открещиваясь от эпитета «чёрный», утверждает, что по памятникам с лопатой не ходит, а ведёт раскопки только в лесах и полях.
Культурный слой в огороде
Но тут следует сказать о понятии культурного слоя: под ним понимается любой слой (в земле или под водой), содержащий следы существования человека, время возникновения которых превышает сто лет, и включающий археологические предметы. Если археологические предметы есть в этом неучтённом реестром лесу или поле – копать и там запрещено.
«Выкапывать предметы археологии нельзя независимо от того, выявлен памятник или нет», – объясняет Сарапулкин.
Копатели до последнего отстаивают свои интересы.
«По нынешнему закону культурный слой и у меня в огороде. Вот я копаю картошку – а там черепки попадаются. Придут учёные и скажут – всё, культурный слой. А я копаю картошку. Нарушаю закон, получается?» – удивляется К.
Для К. и всех озадаченных владельцев огородов Владимир Сарапулкин подробно разъясняет этот момент:
«Смотря что вы делаете с этим черепком. Если его случайно лопатой повредить или разбить – это не нарушение. Нарушением будет, если вы его извлечёте из земли и будете использовать в своих целях. Случайные находки – и в законе это оговаривается – должны быть переданы в государственный музей. А нарушение – это хранить и продать потом».
Вместо вывода
Историк Сарапулкин надеется, что на ситуацию сможет повлиять создание федеральной службы с оперуполномоченными, которые бы вплотную занялись нелегалами. Копатели мечтают, чтобы им позволили вести раскопки и оставлять найденные предметы себе – в таком случае они даже готовы делиться ими с музеями. А пока единственный способ для горячих любителей истории покопаться в ней и не попасть под уголовную статью – отправиться волонтёром в археологическую экспедицию. Объявлений в Интернете предостаточно.