Тут вдруг подходит кто-то там из делегации и, обращаясь вслух, наверное к самому себе, довольно громко говорит:
«Вот русский патриот, а этот – Иуда, предатель России».
Не дословно, с моей памятью, но в целом как-то так.
А меня аж передёрнуло.
При этом нужно понимать, что я давно и прочно антибольшевик. Мой отец (на самом деле прадед, но все мои деды и прадеды – мои отцы) был расстрелян среди 200 рабочих авиаремонтного завода во дворе красноярской тюрьмы по политической статье. Мою бабушку всю жизнь трясло от слёз при воспоминании о нём. Меня самого мутило и выворачивало при изучении документов по красному террору в Белгороде – с его расстрелами, отрубанием подросткам рук, вспарыванием животов женщинам, закапыванием живьём. Те, кто всё это творил, не люди – выродки, заслуживающие самого сильного проклятия, которое только может быть. Никаких иллюзий и оговорок у меня в их адрес нет. Звери.
Но в то же время утверждать, что весь личный состав Красной армии относился к этим палачам – нет, не принимаю. Потому что в ситуации гражданской войны не бывает так, что где-то незапятнанная правда, а где-то – хитро маскированная ложь. У всех сторон (а их в гражданских войнах редко только две) всего в достатке: правды, лжи, и права на возмездие, и собственных грехов.
«Вся правда никогда не бывает чистой», – сказал однажды Оскар Уайльд.
Была у красных правда? Да, была. Малоземелье, нищета, чиновный произвол, надменность буржуа, помещиков, дворян и офицеров. И самодурство в деревнях, насилие и стыд, и беспросветная нужда, и унижения, и грязь, грязь, грязь... И ведь кипело, и взрывалось, но – прибывали конные команды и разгоняли, и секли. Всё было. И зуботычины в полках, и взяточничество повальное среди чиновников, и зависть, много зависти. Друг к другу.
И как бы люто я ни ненавидел большевистскую чуму, я понимаю – сорвало. Сорвало всё то, что накопилось. И к красным шли не только от каких-то низменных и чёрных побуждений, не только лишь мерзавцы и отребье – нет, конечно. Не надо делать из России дореволюционных лет имбирный пряник. У красных были свои счёты, своя правда, своя злость. И Ленин с Троцким только бросили на эту почву семена той лютой злобы, что словно зубы древнего дракона – проросли.
И в то же время – Белое движение. Это сейчас оно подернуто повсюду дымкой романтизма. Офицеры, белые перчатки, дамы, за великую Россию, флот и церковь, казаки-лампасы. Но ведь почти всё руководство белых вот совсем недавно изменили государю, совершили государственный переворот и меньше чем за год не удержали власть в стране – о чём печаль? И где здесь романтизм – попрать присягу в ходе мировой войны и ввергнуть судьбы Родины на волю партий, фракций, демагогов. Какие жалобы потом? При всей непримиримой ненависти к большевикам я замечаю за собой то странное, хоть часто скрытое, но чувство тихого злорадства – «держите!». Нельзя кричать о спасении Родины, предварительно ей изменив.
Я стоял у витрины, смотрел на манекены.
Сейчас, перенесись в то время, я принял бы сторону Деникина. Но верить в то, что красные – иуды и предатели, а белые вдруг благородства цвет – не надо, я не идиот. На белогвардейцах – грех предательства, Иуды, грех измены государю, Отечеству, присяге. И тут идеализировать – не надо. Никого.
Думать нужно было до Гражданской войны, а не с её началом. С её началом мест для дум не оставалось. Это как в деревне, в подворотне, в электричке на ножах и с матом – драка понеслась. Кто выжил, тот и прав.
Мне одинаково противно считать Красную армию не моим народом, не моими соотечественниками, равно как и Добровольческую армию – единственными патриотами, единственными русскими людьми. Это мерзко, однобоко, это ложь, неправда, гниль. Русские люди, патриоты, моё Отечество – оно было на каждой стороне. И среди красных, и среди белых, и среди прочих – тоже. И, зная, чью сторону я принял бы, не хочу делить своё Отечество на части. Хотя бы по прошествии столь многих лет, сейчас.
Единственный подход, который принимаю, в котором вижу совмещенье правд, – подход государя. Для Николая II не было приоритетных групп, слоёв и партий. Он не проводил глубоких разделений, не делил свой собственный народ на части. Для него все были – его. И террористы-бомбометатели в том числе.
Он был последним, кто воспринимал нас как единое целое.
Сейчас мне кажется – монархия была единственным, что сдерживало взрыв. Монархия, сам государь, фамилия (семья) – всё это было словно обруч, что крепит бочку, полную противоречий, грязи и дерьма, но пока что держит – целую. Плохой он сам, хороший – впоследствии окажется не самым важным. Сорвали обруч, так, казалось бы, мешавший всем, – и всё. Во весь опор.
Для меня подход государя – единственно приемлемый. Гражданская война, как, собственно, и обе революции, – трагедия. Трагедия моей страны, Отечества. И все, кто разделился после на враждующие стороны, – мои. И то, что кто-то из моих соотечественников стал творить ужасные вещи, – это невыносимо знать, читать и помнить. Но от этого они не перестают быть моими.
Раньше надо было думать. Раньше.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции