Синхронизация «Матрицы»
– Мerhaba (Здравствуйте), Эрдем-бей (приставка -бей в Турции подчёркивает уважение к собеседнику – прим. авт.)!
– Мerhaba! Да, давно я не слышал ничего по-турецки. Приятно.
– О, я ещё знаю teşekkür (спасибо) и güle güle (пока!). Правда, на этом мои познания исчерпываются.
– Когда я переехал в Москву, по-русски знал примерно столько же. Особенно тяжело пришлось в первые полгода. С английским можно было обойтись в кругу музыкантов, но не в магазине или, например, парикмахерской. Мне-то нужно не просто обрезать волосы, а нечто специфическое – тут убрать, тут оставить... В общем, постепенно начал использовать русские слова и на работе даже требовал, чтоб со мной говорили по-русски. Ни на какие курсы не ходил. Единственное, что сделал, – купил профессионально дублированные фильмы, которые хорошо знал. Одновременно запускал турецкий и русский варианты и просто слушал одни и те же фразы сотни раз. Старался проговаривать, а потом и употреблять в быту. На второй год в плане языка уже чувствовал себя нормально.
– А что за фильмы смотрели, если не секрет?
– «Матрица» там, «Звёздные войны»... Ну, не длинные сложные монологи, а фразы покороче, попроще.
– Как вас вообще занесло в Москву, а потом и в Белгород?
– В Москву я несколько раз приезжал с Тарканом в качестве басиста. И в 2008 году после концерта в «Олимпийском» мне предложили работу в студии, заключили договор на четыре месяца. А потом так получалось, что то туда пригласят, то сюда... Так и остался на пять лет. В этот период как раз и работал с Владом Топаловым, Сергеем Лазаревым, Тимати, «Уматурман», Ёлкой, «Чи-Ли»... А здесь оказался, потому что женился! С женой познакомились в Москве, а когда узнали, что ждём ребёнка, перебрались в Белгород, поближе к её родственникам.
– Не скучно здесь живётся после столицы? Чем ещё занимаетесь помимо преподавания в БГИИК?
– Белгород, конечно, не Москва. Это маленький город, и в нём нет таких возможностей для музыкальной индустрии. Да, работаю в институте, по клубам играю. Есть у нас небольшая команда, называется Erdemo: в прошлом году проводил мастер-класс, после которого познакомился с группой белгородских музыкантов, решили объединиться. Делаем такой блюз-фанк... Выступали в Курске, Москве, Минске. Нормально.
– Но ведь это не тот масштаб, к которому вы привыкли, не так ли?
– Понимаете, этот масштаб отнимает много времени. Я сейчас не могу надолго оставить сына: два-три дня подряд его не увижу – и плохо становится, скучаю... Да, теоретически можно всех забрать и вернуться в Москву, но там из-за бесконечных встреч и расстояний я всё равно не буду дома.
Палки, тапки, Пугачёва...
– Что ж, тогда ответьте на вопрос из известной в России песни: «Ты помнишь, как всё начиналось?»
– Я родился в Анкаре в музыкальной семье. Коллектив, в котором отец играл на гитаре, был очень популярен – они исполняли турецкие национальные песни в рок-обработке. Когда мне было 12 лет, недалеко от дома папа открыл с друзьями большую студию звукозаписи. Там репетировали достаточно серьёзные турецкие музыканты, и я после школы всё время пропадал там. Просто было интересно наблюдать за процессом, слушать... Но один музыкант как-то сказал:
«Что ты всё сидишь и уходишь, сидишь и уходишь! Хватит уже – давай бери гитару и играй!»
Так и стал учиться, в конце занятий со мной кто-нибудь занимался. Постепенно мне начали давать играть по одной-две песни. Сначала тапки в меня летели, барабанные палочки... А в 15 лет я в первый раз получил за музыку деньги! Выступал с отцом на новогоднем празднике, отыграл на басу трёхчасовую программу. На зарплату купил себе компьютер – это было невероятно! Тогда и решил, что ничем, кроме музыки, заниматься не буду. В семье, правда, не очень хотели, чтобы я становился музыкантом. У нас, если ты просто музыкант, мало шансов построить карьеру. Ты должен быть особенным. Люди должны тебя знать, всюду приглашать... Это контролирует музыкальный профсоюз: если ты недостаточно хорошо играешь, тебе просто не дадут работать. Мне повезло, что рядом всегда были опытные старшие, которые всячески помогали развиваться.
В 16–17 лет я уже начинал работать с известными в Турции людьми: Гёкханом Кырдаром, Сезен Аксу... Может, вы этих имён не слышали, но Сезен Аксу для Турции – как Алла Пугачёва для вас. Именно через неё многие попали на большую сцену – тот же Таркан пел у неё на бэк-вокале.
– Как вы оказались в Музыкальном колледже Беркли (США)?
– Меня, можно сказать, заставили там учиться. В 2000 году я стал сотрудничать с Universal Music Group. Это серьёзная звукозаписывающая компания, соответственно, и образование требовалось серьёзное. В Штатах я провёл два учебных года. Помню, педагоги говорили так: получайте диплом – и забывайте всё, что вы учили; на сцене будет абсолютно по-другому.
– В России тоже так говорят.
– Но всё равно это было не зря. По факту я приехал уличным музыкантом, просто с солидным опытом. А в колледже узнал много нового даже о том, что и так умел делать. Плюс там учатся люди со всего мира, есть возможность увидеть разные школы, разные мнения... Очень полезно на самом деле. После возвращения домой поступил в университет на компьютерную инженерию. С детства любил компьютеры.
– Поэтому стали ещё и звукорежиссёром?
– Возможно, хотя этим делом начал интересоваться ещё в папиной студии, когда компьютеров особо не было. Это потом уже я поехал в Манчестер, где окончил звукорежиссёрскую школу – учился там восемь месяцев, стажировался на современной технике, делал аранжировку, сведение, мастеринг. А поначалу всё подряд цепляло. То гитару возьму, то бас, то за барабаны сяду, то за клавиши... Но однажды мне сказали:
«Эрдем, так нельзя. Как люди будут узнавать тебя? Как басиста, как гитариста, как звукорежиссёра? Ты можешь понемногу уметь всё, но, если хочешь быть профессионалом, выбери что-то основное».
И я выбрал бас. А позже – звукорежиссуру.
От метронома к катарсису
– Почему именно бас? В музыкальной среде бытуют шутки, что в басисты идут, потому что пальцы толстые, что у басистов девушек нет...
– Да-да, потому что четыре струны всего, аккорды зажимать не надо... Типа простой инструмент. Но мне нравится ритм, гармония, которую придаёт музыке бас. Ну и потом, я так подумал... гитаристов много, клавишников много, барабанщиков много, а хороших басистов, которые понимают своё дело, очень мало. И ещё – может, это по-дурацки прозвучит – очень повлиял тот диван в студии, на котором я сидел. Вокруг него, слева и справа, всегда лежали одни бас-гитары. Пожалуй, это главная причина.
– А что привлекло в работе звукорежиссёра? Я слышал, как вы на паре говорили студентам, что здесь нужно большое терпение – мол, не каждому под силу весь день корпеть над маленьким участком звуковой дорожки.
– Да, сидеть несколько часов под один и тот же метроном, переслушивать одну гамму... Не все это могут делать. Это порой скучно, неприятно, сложно. Но никто никогда не приедет в студию и не запишет за пять минут чистенько от начала до конца вокальный трек, гитару, барабаны... Зато когда ты слышишь конечный результат – это всё, катарсис. Это награда за терпение. А результату всегда предшествует сложный репетиционный период. Да и не только в музыке так. Хотите по-английски говорить? Надо начинать всё с нуля: I, you, he... Ничего интересного. И на следующий день вы ещё не будете разговаривать. Тоже нужно терпение.
Также надо понимать, что музыканту в студии ещё сложнее. Потому что когда он слышит от тебя «давай ещё раз», «ещё раз», «ещё раз»... человек через час просто теряет сознание! Он уже не понимает, правильно делает или нет, и надеется только на того, кто записывает. Из-за этого, особенно у вокалисток, бывают капризы, слёзы, срывы... Звукорежиссёр должен быть готов к таким ситуациям и уметь из них выходить.
– Теперь более-менее ясно, кто такой Эрдем-басист и Эрдем-звукорежиссёр. Но есть ещё Эрдем-преподаватель. Нравится учить?
– Ох, это тоже сложно. Не зря существует педагогическое образование. У меня его нет, кстати. Был опыт частных уроков, но когда перед тобой несколько человек – это совсем другое. Сложно удержать внимание всех, чтобы ни один, например, не отвлекался на телефон или что-то ещё. И правильно объяснять – тяжело. Для меня в два раза тяжелее, потому что это надо делать на русском.
Преподавание – это тоже терпение. И ответственность. Потому что я влияю на жизнь человека, который слушал меня весь учебный год. То, что я даю, – это личный опыт. Разбираю, какие проблемы бывают при работе в студиях и концертных залах. Показываю, как делаю я, но пытаюсь донести, что кто-то другой, не менее опытный, делает по-другому. Это творческая работа, в ней мало объективного, ведь у каждого свои представления об озвучивании, сведении, мастеринге. Всё покажет только результат. И я хочу, чтобы они брали что-то от меня, но обязательно вносили что-то своё.
Ой, всё
– Давайте вернёмся к Москве. Кто из российских звёзд вас больше всего впечатлил? Поддерживали ли с кем-то дружбу или всё ограничивалось рабочими отношениями?
– Исключительно рабочими. Нет, было интересно общаться и с Тимати, и с Топаловым, они меня уважали, любили, но свободное время мы вместе почти не проводили. Просто ходить после концерта в ночные клубы, пить, танцевать – это не моё. Хотя коллектив сессионных музыкантов у нас был постоянный и очень сплочённый.
Вообще в России, Германии, Австрии, Канаде, Америке – везде, где мне доводилось работать, музыканты есть музыканты. Не могу никого делить на плохих и хороших. Встречались безответственные или ленивые. Возьмут и на репетицию не придут. Или запьют. Я знаю одного барабанщика, который не то чтобы часто пьёт, но даже если раз в месяц капля в рот попадает – это всё. Он с Земфирой работал. Помню, сделал глоток пива после концерта – и на следующей неделе его не было. А как-то приехал пьяный, красный весь, палочки роняет, с барабанов падает... Хотя играл классно, настоящий профессионал.
Но нехорошо это. Мне однажды перед приёмом на работу сказали:
«Мы знаем все твои плюсы. Но нам прежде всего нужен надёжный человек, который не подведёт. Нас устроит даже тот, кто играет вполовину хуже тебя, но всегда будет с нами».
Тогда я понял, насколько важно быть ответственным, собранным. По мне профессиональный музыкант должен прилично выглядеть, не пить, не курить, следить за питанием и здоровьем, несмотря на то что в шоу-бизнесе трудно удержаться от соблазнов.
– О вас ничтожно мало информации в Интернете. Но если вбить в гугле «Эрдем Ширен», то найдётся пара фраз о вашем сотрудничестве с Jamiroquai.
– Ох, так и знал, что спросите про Jamiroquai! Сам не хотел говорить... Я специально стараюсь удалить из Интернета информацию о себе. Дело в том, что в Турции все музыканты и так друг друга знают: им не надо читать, кто где работал, кто с кем сотрудничал – не принято так. А тут если услышат, что играл с Jamiroquai, сразу начинают обсуждать, расспрашивать, искать подвох – нормальное общение куда-то уходит. В Москве в первые же месяцы предлагали играть на разных площадках – давай, мол, дадим рекламу, что выступает басист Таркана... Нет-нет, говорю, тихо, я не Таркан! Так, на заднем плане, ничего особенного... Я считаю, не нужно жить прошлым. То, что я десять лет назад играл с Тарканом, на сегодняшний день ничего не значит. Сегодня я другой.
А насчёт Jamiroquai – да, полгода работал с ними в Англии. Познакомились в Стамбуле, когда их после концерта привезли в клуб, где мы играли. В программе как раз было пару песен Jamiroquai. Директор группы подошёл и предложил побыть сессионным басистом – на тот период, пока они не найдут постоянного. Мне потом многие говорили, типа «дурак ты», «надо было в колени вцепиться»... Но я не чувствовал внутри себя уверенности, что готов надолго остаться в Англии, да и такого предложения всё-таки не поступало. И, честно говоря, я скучал по своим музыкантам.
– Неужели не мечтаете вернуться на большие подиумы?
– Конечно, мечтаю, они мне снятся! Это привычка, от которой нельзя избавиться. Это наркотик. Перелёты, гостиницы, концерты, куча людей, которые тебе аплодируют... Классно же! Да, у артистов бывает «ой, всё» – никаких концертов больше. И вот первый день отдыхаешь, на второй уже что-то не то, а на третий: «Так, когда мы играем?!» Музыкант есть музыкант. Он должен выступать. И я не исключение.
Но сейчас моя мечта – создать в Белгороде продюсерский центр. И продюсировать реально талантливых людей, которые будут приходить со своим материалом. У меня есть кое-какая поддержка из Москвы, возможно, чем-то поможет университет. Считаю, этот проект можно реализовать. И об этом я сегодня мечтаю больше, чем о гастролях.
– Вы пожили и поработали в разных странах. Где ваша зона комфорта, территория счастья?
– Думаю, как и любому человеку, мне лучше всего дома.
– Где бы дом ни находился – в Анкаре, Лондоне или Белгороде?
– Нет, я имею в виду Турцию. Настоящий дом всё равно там. Как бы хорошо ни было здесь, всегда тянет к друзьям, к родным местам. Иногда и о мелочах задумываешься: вот бы, мол, выпить сейчас нашего молока... С другой стороны, я понимаю, что в Турции буду скучать, например, по вашим сырникам.